Юлия Остапенко - Птицелов

— Спросите… его… сами. Вы… кажется… знаете его лучше… чем… я…

Он опасался, что Ив не разобрала последних слов — но она разобрала. Ещё мгновение Ив стояла неподвижно, потом перед мутнеющим взглядом Марвина мелькнуло светлое пятно — это она метнулась в сторону. И снова он ощутил её ладонь под своим затылком, и опять это было прикосновение матери… его матери, которой он почти не помнил. Сквозь наползающую пелену беспамятства Марвин слышал, как она уговаривает его что-то проглотить. Горло ему свело судорогой, он уже едва мог дышать, но постарался сделать то, о чём она его просила. Да, просила… Она не хотела его смерти. Так же, как он не захотел убивать Рысь: потому, что у него было к ней множество вопросов…

Он всё-таки потерял сознание, хотя и знал, что за этим последует сон, а не смерть. И, засыпая, чувствовал ладони Ив на своих щеках — и ещё странное ощущение, будто всё это уже было с ним прежде.

Когда Лукас вернулся в особняк Наворнов, Селест командовала слугами, счищавшими с крыши снег. Она стояла на кухонном табурете посреди двора, почти у самых ворот, запрокинув голову, чтобы видеть происходящее наверху, и отдавала распоряжения зычным криком, подгоняя слуг выражениями столь крепкими, что Лукас приостановился, заслушавшись. Не то чтобы он никогда не слышал площадной брани из уст благородных месстрес, и не то чтобы это каждый раз приводило его в буйный восторг, но в этот миг он увидел в Селест служанку в грубом платье с глубоким вырезом, подававшую ужин ему и Дереку. И он понял, что именно такой она нравится ему сильнее всего.

И ещё он понял, что она действительно очень опасна.

— Рутгер, мать твою перемать, на кого ты этот сугроб оставил?! Левее! Левее, едрить твою!.. Да что ты делаешь, дармоед?! На задний двор сбрасывай!

— Вижу, вы тут даром времени не теряете, — проговорил Лукас, оказавшись за её спиной.

Он ждал, что Селест картинно пошатнётся и рухнет с табурета прямо в его объятия, но она только свирепо обернулась на него. День выдался холодный, и она обмотала голову шерстяной шалью. Её щёки алели от мороза. Воистину, со спины никто не признал бы в ней высокородную месстрес.

— Вы явились. Как же я польщена. Паттерик! — закричала она снова. — А ну-ка назад! Ты что, думаешь, я совсем слепая?! Это всё вы виноваты, — заявила она, повернувшись к Лукасу.

— И в чём же я виноват? — обречённо поинтересовался он.

— В том, что я стою тут уже битый час и ору на слуг, словно базарная баба!

— Полагаю, на их месте должен быть я?

— Прекратите уже меня оскорблять, сэйр Лукас, мне и так довольно. Я никогда не опущусь до крика на своего любовника. Рутгер! Хватит уже там, переходи к мансарде! Осторожнее с сосульками, вниз поглядывай! Если за ними не смотреть, они снег кидают прямо на головы всем, кто шляется по двору, — раздражённо добавила она.

— Разве следить за этим не обязан ваш управляющий?

— Обязан. Только я его вчера выгнала.

— За что?

— Ни за что. Просто так. Я была на вас зла, мне требовалось выпустить пар. Я же говорю, вы виноваты.

— А, ну тогда, конечно, виноват, — согласился Лукас и добавил: — А почему бы вам не повыгонять и этих ротозеев, месстрес? Я вижу, вы всё ещё гневаетесь…

— Блестящая идея, мессер. А кто тогда будет чистить крышу? — бросила Селест, плотнее запахивая шаль. Она чуть покачнулась на табурете, переступила ногами в меховых сапожках, и Лукас подставил ей руку. Селест оперлась на его плечо, но падать не стала и снова посмотрела вверх.

— Мы с вами, конечно. В качестве епитимьи за прелюбодеяние. Думаю, преподобный Дерек одобрил бы наше рвение. Что скажете?

Она только фыркнула, показывая своё отношение к его шуточкам — вернее, показывая, что воспринимает сказанное как шутку. И Лукас снова подумал, что недооценил её. Она и впрямь знала о нём всё — Ледоруб её раздери, как выяснилось, она знала даже про Ив. Ладонь Селест на плече Лукаса была будто пёрышко, и он прикрыл глаза, вспоминая, как Ив опиралась на него, пока они, хохоча, скользили по заледенелой черепице. Лукас упёр свою лопату в край крыши, ухватился за неё, как за опору, и только тогда притянул Ив к себе. И там, на краю крыши крестьянского дома, нависнув над двадцатью футами пустоты, под полные ужаса вопли старого Уифри, которому парочка юных идиотов помогала разгребать снег, Лукас впервые поцеловал её. Ему было девятнадцать, ей — семнадцать, он думал, что она крестьянка, она считала его безродным бродягой, и у обоих были обветрены губы. С тех пор прошло восемнадцать лет, и за это время Лукас научился забывать, но это было то немногое, что ему хотелось помнить. Отчасти и потому, что они оба тогда притворялись не тем, кем были на самом деле, и делали вид, будто верят друг другу. Потому это воспоминание вполне можно было считать безобидной фантазией, не более.

Селест из Наворна откуда-то прознала про ту деревню, ту крышу, тот день. И если бы она теперь сказала Лукасу: «А что, отличная идея, полеземте!» — он, наверное, сбросил бы её с этой крыши вниз — за то, что она осмелилась вторгнуться в его самые сокровенные воспоминания, оскорбляя то немногое, что было свято для него. Но Селест оказалась то ли достаточно осторожна, то ли слишком умна, чтобы сделать это. Она просто намекнула. Просто напомнила. Поманила — и отняла то, чем он побоялся бы завладеть, даже если бы ему это предлагали безвозмездно.

К слову сказать, о безвозмездности тут и речи не шло.

«Что ж, вы выиграли этот раунд, месстрес», — подумал Лукас и сказал:

— Ну, тогда пора бы вам отдохнуть. И вам, и этим работягам. Вы же их, поди, с самого утра гоняете.

— С рассвета, — ответила Селест. — Ну ладно. Всё, заканчиваем на сегодня! — крикнула она, и с крыши донеслись возгласы, полные усталого облегчения. Ну и шестерят они, наверное, между собой свою месстрес! Лукас даже проникся к ним сочувствием.

Селест спрыгнула наземь, и Лукас поймал её в прыжке. Она сухо поблагодарила, и, лишь только он поставил её на землю, быстро зашагала к дому, на ходу стягивая шаль. Её волосы были завязаны в узел на затылке, в точности как в тот вечер, когда Лукас увидел её впервые.

Уже в доме она остановилась и, развернувшись, в упор посмотрела на него.

— Ждите меня в гостином зале. Я должна переодеться.

— Вы мне нравитесь такой больше.

— Я знаю. Но не забывайте о приличиях.

— И не думал даже! Но именно сейчас вы одеты как нельзя более прилично. К тому же когда вы кричали на слуг…

— Перед слугами соблюдать приличия ни к чему, — сказала она раздражённо, кажется, недовольная этим спором. — Идите в зал и ждите там. Пусть вам пока чего-нибудь нальют.

Не дожидаясь ответа, она подобрала юбки и решительно устремилась вверх по лестнице. Лукас не мог отвести от неё глаз. Конечно, стоило бы сейчас за ней проследить, но он решил не рисковать лишний раз.