Олеся Шалюкова - Участковая для нечисти

Опустив ладонь, Лешка похлопал по макушке зверя. Тело снежного волка, в образе которого тот был, начало меняться. Куски мяса отрывались и на лету перестраивались, обрастая костяными пластинами. Спустя томительно долгий миг, пока никто не мог вымолвить ни единого словечка, перед Лешкой застыл огромный конь, верхом на которого он и вскочил.

Лида смотрела на него широко распахнутыми глазами. Мертвенная зелень из них ушла, оставив бездну серого тумана.

Лешка вскинул ладонь, посмотрел на девушку почти с нежностью:

- А это подарок на прощание, красавица моя, чтобы мы встретились побыстрее.

Серый луч вонзился Лиде прямо в грудь, больно не было, но ноги ослабли, подкосились.

И на безымянном пальце поселилось что-то холодное, мерзкое.

Кажется… змея?!

Подскочивший Мельник что-то метнул в некроманта, но Лешка, страшно захохотав, дал своему мертвому коню шенкеля, тот взвился с места, распахнул кожистые крылья и только его и видели.

Слышался отчаянный вой, вой преданного зверя…

Матерился Саня.

Хохотал Степан Викторович, и смех этот был истерический.

Лида падала… бесконечно медленно и в то же время быстро.

Синие глаза первой школьной «любви» растворялись, темнели, становясь цвета агата, под кустистыми бровями.

Звонкое мальчишеское «Скворцова» исчезало, заменяясь мягким «барышня, туда не стоит».

Ее собственное «Лешка», полное чувств и счастья, сменялось истинным «мой принц-медведь», произнесенным детским голосом, полным уверенности в завтрашнем дне и этой любви, не просто детской или первой, не просто наколдованной или договорной, а единственной.

Мир таял.

С безымянного женского пальца Мельник сдернул холодную черную змею, кинул на землю, растаптывая, разрушая и ее, и чары некроманта, и приворот на крови, взятой против воли. Лопнула резинка, выпуская на волю русый каскад волос. Серые глаза закрылись, и все, что еще увидела девушка - был Мельник. Был его спокойный взгляд и тихие слова:

- Все будет хорошо. Я - рядом…

- Мой принц-медведь, - прошептала она, и мир исчез окончательно, отпуская ее на волю из плена самого жуткого приворота, который только мог существовать.

Таяла зелень в ауре, замещаясь бушующими цветами разнотравья. Сила бабы яги, подстегнутая силой кащея и каплей первородной магии, возвращалась в тело Лиды.

Качал головой Тимофей, суетясь по дому.

Влада Сергеевна держалась за сердце, опускаясь на крыльцо.

Смеялись водяной и леший, глядя за происходящим в водное зерцало:

- Ай да, матушка, - повторяли они на два голоса. - Ай да, дочь кащея!

В углу той подводной норы, где они были, лежал мальчишка. И на его бледно-серое лицо мертвеца было не суждено когда-либо вернуться краскам…

Она не спала, но и не бодрствовала. Лида потерялась. Бродила где-то между границами мира реального и нереального, не в силах открыть глаза или выбрать что-то окончательное.

Она определенно была жива и также определенно была не совсем в сознании. Вокруг не было живых, но вот не было ли вокруг мертвых - она точно сказать не могла. Были тени. Страшные тени, уродливые, изломанные. Светлые тени, едва уловимые, хрупкие.

Теней было много, очень много.

Но когда страшные пытались подойти ближе, из медальона на груди девушки вырастала тень огромного медведя и никого не подпускала близко.

Лида качалась на волнах сна, иногда проваливаясь в него, иногда снова поднимаясь к поверхности этого странного серого мира. Это не было границей, если, конечно, не считать границей грань между разумом и безумием в собственном сознании. Это было чем-то, о чем она даже не слышала. И не желала.

Мир был немного отдален от нее пеленой пустоты.

И именно так лучше было бы всему и оставаться.

Здесь не было запахов, не было цветов, не было звуков. Была только Лида и была серая, пустынная, пожалуй, даже грязная окружающая действительность.

Но именно здесь все вдруг начало вставать на свои места. Воспоминания возвращались неохотно, причиняли боль, даже самые светлые. Но Лида, когда поняла, что здесь она наедине сама с собой, копалась в них активно и отчаянно. Она пыталась найти. Пыталась понять.

Хотя бы… хотя бы что-то.

Девочкой она была умной, а с возрастом к уму и смекалке добавилась аналитическая логика. Лида умела обобщать, делать выводы. Ничего сверхсерьезного, но основные причинно-следственные связи, так или иначе, просчитывать она умела.

В памяти… в памяти была маленькая, удивительно светлая баба яга. Еще девочка, босоногая, бегающая по полянам и разговаривающая с травами. Та, маленькая баба ежка, которой Лида уже давно не была - действительно с ними разговаривала. Хотя разговором как таковым назвать это сложно. Это было нечто совсем иное. Без слов, без пояснений, без чего-то еще. Образы. Образы света, ночи, воды, образы жизни, образы холода… Нет, снова не так. Тому, что видела маленькая девочка, взрослая Лида не могла даже подобрать словесного описания. Но это было. И отчасти это было очень страшно.

Сейчас, она знала это совершенно точно, она не услышит больше ни одного цветка. Дар… Да, она поняла, что случилось. Она услышала это в словах, в мире вокруг. Баба яга вернулась. Она - сама. Ее дар. Он снова был… но не в ней - рядом с ней. Она еще его не приняла. Потому и застряла на границе между одним миром и вторым, между реальностью и границей, не зная, что делать, не зная, что выбирать.

Не зная, надо ли это делать.

Кто-то окликнул ее, но звук не дошел, погасился.

Лида вспоминала.

Босоногое детство. Запах трав. Каникулы у бабушки.

Жизнь с папой, тоже в деревне, только другой. Совсем рядом с Питером. Там была холодная река, там были в реке вкуснющие караси, и водяной совсем добродушный. Лида бегала к утопленницам, и они рассказывали ей сказки, катали на водяных конях. Маленькая баба ежка была очень светлой, она любила мир, и мир платил ей тем же.

А потом произошло то самое, страшное, болезненное, тяжелое и больное. Лич.

В воспоминаниях, Лида смотрела на них отстраненно, впереди, в тупике ее действительно кто-то ждал. Маленький. Совсем маленький. Но в темном плаще. Он, тот, маленький, командовал личем, который загонял девочку сюда.

А потом лич впился в ее шею. И появился Мельник.

Дальнейшее маленькая Лида не помнила, не увидела и взрослая Лида.

Зато среди всех воспоминаний… как много среди них было счастья, как сильно любила маленькая баба яга своего принца-медведя!, мелькнуло и кое-что очень необычное, заставившее Лиду задуматься.

Это было всего через пару часов после нападения.

Когда маленькая девочка, уже понимающая, что ее дар утекает из ее тела, как вода сквозь песок, забилась в угол. Ей казалось, что отовсюду на нее смотрит тяжелое, гнетущее зло. Что оно тянет, тянет к ней руки.