Александр Санфиров - За наших воюют не только люди

Участковый сидел и злился:

- Вот блядь, как всегда начальство, встревает. Интересно где и у кого он информацию соберет. До жилья Вахрамея неделю по лесам добираться, и что там, мертвеца допрашивать?

Видимо, такие же мысли были и у других членов комиссии. Но они ничего не предлагали и смотрели на председателя.

В это время старый врач что-то шепнул на ухо соседу, тот удивленно поднял брови и тихо переспросил, но тонкий слух Ивашова вполне уловил слова:

-Что, серьезно, до колена?

-Ну не до колена, конечно, но я такого за годы работы еще не видел,- последовал ответ.

Через минуту комиссия потеряла всякую серьезность, и даже представитель НКВД, заулыбался.

- Гм, Игорь, ну-ка опусти трусы, - скомандовал председатель комиссии.

После чего вся мужская компания уставилась в пах призывника.

Мужики, улыбаясь, переглядывались, но по их глазам было видно, что ни один из них не отказался бы иметь такой же аппарат.

- Да, - наконец, высказал общее мнение Прохор Павлович, действительно, как в поговорке весь рост в корень ушел.

- Ну, что товарищи, - продолжил председатель комиссии,- учитывая, все услышанное и увиденное,- тут он усмехнулся, мы мобилизуем гражданина Ивашова Игоря Вахрамеевича 1922 года рождения в ряды Красной Армии. Будешь ты Игорь служить в пехоте, - обратился он к Ивашову и потом вопросительно поглядел на сотрудника НКВД.

Тот пожал плечами:

- У органов данных об антисоветской деятельности отца призывника нет. По сведениям из милиции сам он в политических и уголовных делах не замешан. Я не против, хотя запрос по инстанциям все же отправлю.

И вот недружным строем все, уже красноармейцы, в количестве четырнадцати человек недружным строем идут в баню райцентра, потому, как на скромном сборном пункте своего санпропускника нет. У каждого подмышкой сверток с бельем, все остальное, как сказал старшина, они получат после бани.

В бане первым делом все уселись в очередь в парикмахерскую. Когда очередь дошла до Ивашова, он спокойно уселся в кресло, вокруг которого обильно валялись состриженные волосы, и внимательно наблюдал, как преображается его лицо. После парикмахерской, сверкая лысыми головами, все отправились в мыльный зал, несмотря на робкие возражения, что они еще вчера мылись у себя дома.

Каждому был выдан кусочек хозяйственного мыла и лыковая мочалка, воняющая хлоркой.

Парни остаются парнями, поэтому в мыльне скоро было шумно, все болтали, терли друг другу спины, и только Ивашов оставался в одиночестве. Хотя ему тоже задавали вопросы, в основном, как он чувствует себя в людях, после того, как вышел из леса. Но он отвечал нехотя, и скоро его оставили в покое, хотя периодически с завистью косились на его достоинство.

Когда распаренные воины вышли из мыльного отделения, в раздевалке уже лежали тюки амуниции, со специфическим запахом, и стояли ряды сапог.

Старшина, сидевший рядом с этим добром, внимательно глядя на очередного красноармейца, говорил своему помощнику в застиранной до бела гимнастерке.

Так этому второй рост, этому третий. Когда же очередь дошла до Ивашова, старшина открыл рот, и ничего не сказал, так и несколько секунд держал его открытым.

- Ни хуя себе, так ты парень поперек себя шире! Где же я тебе форму подберу. Тебе первый рост полагается, а размер пятьдесят шестой. Вот японский городовой, заковыка!

В итоге, когда уже подстриженные налысо, отмывшиеся до блеска красноармейцы гордо шли по улице в своей еще непримятой форме, Ивашов также шел в форменных шароварах, сантиметров на пятнадцать снизу отрезанных бритвой. А вот гимнастерку он так и не надел и единственный шел в своей свитке, потому, как старшина, посмотрев на него в гимнастерке пятого роста, пробурчал:

- Ладно, до казармы иди в гражданке, там попросим тетку Варю, она гимнастерку перешьет. Не хуй народ на улице смешить.

И действительно, когда красноармейцы устраивались в казарме, небольшом одноэтажном здании с двумя десятками кроватей, в расположение вновь зашел старшина и вручил Ивашову перешитую гимнастерку.

- Однако с тобой будет хлопот, - сказал он,- что сапоги сорок шестого размера, что хэбэшка, хорошо у меня хоть такая нашлась, а вот шинель, не знаю, что и предпринять. Придется опять Варю уговаривать, - и старшина подкрутил рыжий с проседью ус.

Его зоркий глаз обратил вновь внимание на Ивашова уже на следующий день, утром, когда тот смолил здоровую самокрутку в курилке у входа в помещение.

- Послушай парень, у меня чувство, что для тебя казарма, как мать родная, такое ощущение, как будто ты в ней родился.

- Товарищ старшина, так у меня отец всю германскую войну прошел, он меня без матери, как солдата учил.

- А эвона что, - протянул старшина, - ты же без матери рос, а батя твой мог, мог, я кое-что я слыхал о нем. Хотя и лично не знал. Наверняка дня без лупцовки не проходило?

-Да, нет, он больше словами действовал, но иногда доставалось,- признался Игорь.

- Ну и хорошо, зато у тебя со службой проблем не будет.

Два дня продолжалась рутинная жизнь, строевая, изучение уставов, в ожидании, когда соберется достаточная команда, для отправки. На третий день сорок человек загрузились в теплушку, прицепленную к воинскому эшелону, следующему из Архангельска.

Лязг тормозов и резкое торможение заставило задумавшегося Игоря оторваться от своих мыслей. А его сослуживцы с криками "Воздух" выскакивали из вагонов. Когда он также выскочил на железнодорожную насыпь, большинство красноармейцев уже залегли в снегу, надеясь, что вражеская пуля их не достанет.

На платформах зенитчики лихорадочно вели огонь по двум пикирующим на состав самолетам.

- Мессеры, - крикнул кто-то из соседей. Один из приближающихся истребителей открыл огонь из пушки и по земле прошлись фонтанчики попаданий. Где-то раздался короткий вскрик.

Мессершмитт пролетел вдоль состава и взмыл вверх, готовясь зайти на второй круг. Зенитчики продолжали стрелять, но все также безуспешно.

Еще пару раз самолеты возвращались, и потом, видимо прикончив боезапас, улетели на запад.

Погибших было несколько человек и с десяток раненых. Под маты начальника эшелона убитые были похоронены тут же около насыпи, а раненых после оказании помощи перенесли в вагон, где ехал фельдшер.

Когда Ивашов с товарищами влезли в свою теплушку, то увидели в ее крыше несколько пробоин, а их чайник валялся на грязном полу с двумя сквозными дырками.

- Да, вовремя мы выпрыгнули,- громко произнес Фома, - еще чуть чуть-чуть и все.

- Чуть-чуть не считается,- мрачно ответил сержант, и улегся на нары, поезд уже набирал ход, и бегать по составу и искать целый чайник не представлялось возможным. Но емкость с водой осталась цела, поэтому на раскочегаренной печке скоро стояло несколько котелков, за которыми, в отличие от чайника, нужно было приглядывать. От резкого движения паровоза они могли запросто свалиться.