Кристина Юраш - История когда-то начинается (СИ)

— Дурачок. Я бы не стал нападать на ребенка. Мне нет смысла тебя убивать.

— Как вас зовут? — спросила Маринэ, засовывая руки в рукава.

— Ферран.

— А меня….

— Меня не интересует, как тебя зовут. Это не важно. Завтра тебя все равно убьют, поэтому запоминать твое имя не имеет смысла. — проговорил он, откидываясь назад.

— Конечно, наемнику это не надо. Катись ко всем чертям! — с вызовом произнесла она. Откуда взялась такая дерзость, Маринэ не знала.

— Девочки не должны так ругаться. — сказал он, поворачиваясь к ней.

— Откуда…

— Я сразу понял, кто ты. Но если тебе так нравиться разыгрывать из себя мальчика, то ради Бога. Интересно. Они, наверное, ослепли, когда записывали тебя в рекруты. — равнодушно бросил он.

— Я вижу ты не крестьянка. Девочка из приличной семьи, начитавшаяся рыцарских романов ушла воевать за свои идеалы. Глупо.

— Еще глупее продавать себя за деньги.

— Война — это не игрушка. И рыцарства там не было никогда. Все решает ни сколько доблесть и бесстрашие, — он криво улыбнулся, кивая в строну полудремавших защитников. — В войне все решают подкуп, интриги. Если это делают короли, продают победу, торгуясь как на ярмарке, то почему бы и нам не продаваться.

— Из принципов.

— Какие к черту принципы? В этом мире ничего не делается бескорыстно. Ни-че-го. Так лучше заломит цену побольше. Принципами тоже можно торговать. Они как товар намного ценнее, жизни. Пожалуй, самый ценный товар — это честь. Ее можно продать только один раз.

— Ты уже это сделал. — ее слова вырвались с облачком пара. — Что тебе еще осталось продать? Делал ли ты в жизни что-нибудь бескорыстное?

— Давным-давно, но я уже это не помню.

— Тебе легко с этим жить? — с нескрываемым презрением спросила Маринэ.

— Еще как. — он улыбнулся.

— Поэтому в этом мире ты никому не нужен. Никто тебя не ждет. Никто не будет плакать, если с тобой что-то случиться.

— А по тебе будут убиваться родители.

— Мама умерла, а отцу все равно.

— Небось, отец уже подыскал тебе подходящую партию. Выйдешь замуж, если выживешь, нарожаешь детей.

— Я… кхе… кхе… — Маринэ хотела что-то сказать, но закашляла, заслоняя рот рукой. На ладони появилась кровь.

— Укройся моим плащом. — он смотрел на то, как она вытирает кровь.

— Нет. — твердо сказал Маринэ.

— Я не хочу проснуться рядом с околевшим трупом.

— Нетттт. — ее зубы отбили барабанную дробь. — Тттебе же все равно.

— Ты похожа на отца. Старик Ференс такой же вредный.

— Значит, ты знаешь, кто я.

— В какой-то мере да. Ты похожа на мать, а характер у тебя отцовский.

— Ты знал моего отца?

— Укройся, я кому говорю. — мягко сказал Ферран.

Она привстала и завернулась в плащ. Стразу стало намного теплее. Плащ пах ветром, кровью и сталью. Почему-то сразу возникала такая ассоциация.

— Мы с твоим отцом однажды провернули одно дельце. Едва не стоившее нам жизни. С тех пор я с Ференсами не связываюсь.

Она чувствовала, что веки слипаются, а от тепла клонит в сон. Было мягко-мягко и тепло. Ей снилось, что она лежит под одеялом и слушает сказки старой няни. Она не заметила как, склонила голову ему на плечо, как поерзав, медленно сползла к нему на колени, подобрав под себя ноги.

Он, глядя на эту спящую безмятежность, улыбнулся. Еще час назад она хотел убить его. Еще час назад ему было приятнее оборвать эту жизнь коротким ударом клинка. А теперь у него на руках спал почти ребенок. Ребенок его врага. Он хотел положить свою руку на ее плечо, но потом передумал. Ферран еще долго сидел, глядя в сумрачную даль. А потом отстегнул плащ, встал и, блестя в лунном свете серебристым наплечником, подошел к самому краю зубца, перегнулся через него и долго всматривался темноту.

***

— Просыпайся. — что-то теребило ее за плечо.

— Что?! — она приподнялась, открыв глаза.

— Вставай. — прошептал он. Его лицо казалось еще бледнее в ореоле растрепанных волос.

— Фер… — сонно проговорила она, высвобождаясь из теплых недр плаща. Он пристегивал плащ обратно. Справа, не слева, как у всех, а именно справа болтался тонкий, длинный меч в изукрашенных ножнах.

— Ты воюешь левой рукой?

— Да. Вставай, вставай… — он схватил ее за руку и потянул за собой. Сонное тело слушаться не хотело, но он все ускорял шаг.

— Куда мы идем? — Маринэ начинала просыпаться.

— Вниз по лестнице. Осторожно, ступенька.

— Я ничего не вижу.

— Мне что, тебя на руки взять?

— Еще чего!

Они спустились на нижний ярус. Они быстро шли мимо спящих. Потом снова лестница. На маленькой террасе Маринэ вырвалась и остановилась.

— Объяснись!

— Крепость взята. Без малейшего шума. Наши сами открыли дверь.

— Нужно предупредить всех!

— Ты опять за старое. — с раздражением бросил он.

— Нужно обороняться! Ты как хочешь, а я остаюсь. — сказала она гордо, вытащив свой меч.

— Дура. Они убьют тебя. — он начинал злиться.

— Попробуй меня остановить! — зашипела она.

Он, молча, молниеносным движением, выхватил меч и ударил. Сталь звякнула о сталь. Маринэ напрягла всю силу, чтобы не выпустить меч из рук.

— Сама напросилась. Легкое ранение и мне придется нести тебя на руках. Ты этого добиваешься?! — зашипел он, сузив нечеловечьи глаза.

— Прости. — Маринэ опустила меч. — Но потом у тебя будут угрызения совести. Мы могли победить…

— Война была проиграна еще до ее начала. Пошли. В проходе стояло несколько человек. На них были алые доспехи и плащ как киноварь.

— Все из-за тебя. Могли выйти без лишнего шума. — мрачно бросил он, доставая меч.

Маринэ от испуга закрыла глаза. Совсем как ребенок. Но она слышала. Слышала звон мечей, приглушенные крики боли и неприятно режущий звук.

— Посмотри. Посмотри сюда. — сказал Фэр, отнимая ее руки от лица. — Вот это война. Кишки, кровь, грязь… Об этом не пишут баллад. Пошли. И они спустились еще немного, и вышли через узкий ход в город. На улицах было тихо. Город безмятежно спал, еще не зная, что готовит ему грядущий день. Оставляя тонкую цепочку следов они шли по темным улицам, до тех пор, пока Маринэ не увидела знакомые очертания отцовского дома.

— Все. — выдохнул Фер. — Поиграла в войну и хватит. Возвращайся к отцу, живи тише воды. Забудь о том, где была и что делала. Прощай. Прощай навсегда. Он резко дернул ее за руку и притянул к себе. Она едва доставала ему до плеча. Он склонил голову к ней и поцеловал. Она чувствовала биение его сердца. Она чувствовала его дыхание. Губы дрожали. Ах, если бы миг оказался вечностью. От его поцелуя ей стало жарко, и волна теплоты поднялась откуда-то из живота. Из глаз потекли слезы. Она так плакала только в детстве. Главное не всхлипывать. Нужно плакать молча.

— Не надо — нежно сказал он, вытирая перчаткой ее слезы.