Анатолий Бочаров - Время волков (СИ)

Гайвен Ретвальд уронил голову, закрыв лицо руками, и какое-то время подавленно молчал. Наконец он глухо произнес:

- Спасибо, Артур. Ты… Я так рад, что ты успел вовремя. Я лишь после твоих слов понял… от чего ты спас Лаэнэ… Я совсем не думал ни о чем. Я бы женился на ней, случись все так, как ты сказал, но… это ведь тоже бы преступлением против нее, обрекать на брак с нелюбимым человеком. Спасибо, что успел. И… Прости меня.

- Подотрись своей просьбой о прощении, - грубо ответил Артур и спустя мгновение пожалел о своей грубости. - Ладно, - смягчился он, - неважно. То, что не случилось - то не случилось, и выбросим его из головы. Лучше скажи другое. Ты и в самом деле любишь Лаэнэ?

Гайвен поднял голову и встретился с Артуром взглядом:

- Да, - твердо сказал принц. - Я люблю твою сестру. Больше жизни люблю. По-настоящему.

- Вот как?

Ретвальд не отвел глаз:

- Да.

Артур встал с дивана, прошелся по комнате и остановился у дальней стены, украшенной головой вепря, даже после смерти яростно скалившего клыки. Трофей старого герцога Джафрада, отца лорда Дерстейна. Говорили, прежний владетель Стеренхорда был знатным охотником, и никогда не упускал возможности добыть добрую добычу. Он охотился на медведей, диких кабанов, волков, оленей… даже на своих фамильных медведей, даром, что подобное полагалось среди воспитанных людей дурным тоном. Но глупые условности мало волновали Джафрада Тарвела, лорд Дерстейн не раз рассказывал о подвигах своего отца, ходившего на крупного зверя порой чуть ли не в одиночку, будучи вооруженным одним мечом или кинжалом. Даже помня, что тень от любых подвигов вырастает с течением лет, к покойному герцогу все равно трудно было не питать уважения.

Артур стоял и смотрел на кабана, нашедшего свою смерть от человеческой руки много раньше часа, вытканного зверю судьбой, когда Гайвен произнес:

- Я знаю, что она меня не любит… Ни капли. То, что она была со мной… это просто растерянность. Или игра. Или… Какая разница. Но я для Лаэ просто друг, и хорошо еще, что друг. Гнусно с моей стороны было домогаться ее… но искус оказался слишком велик. Когда она рядом, совсем рядом… Как можно устоять? Да и зачем… Вот только она меня не любит.

- Рад, что ты это понимаешь, - сказал Айтверн, не оборачиваясь.

Он ждал следующей фразы Ретвальда, и совсем не удивился, ее услышав.

- Она любит тебя.

И вот тогда Артур обернулся, вновь поймав взгляд Гайвена, затянув его глаза в сеть своей воли. Камин по правую руку от принца трещал, насвистывая дремотную песню и призывая ко сну, такая умиротворяющая мелодия… но прежде, чем принести мир, пламя приносит смерть.

- Рад, что ты понимаешь и это, - медленно сказал Артур.

- Она любит тебя, - через силу повторил Гайвен - с трудом, словно его рот засыпали землей или песком. Или даже камнями. - Не как брата… не как родича… так, как женщина любит мужчину. Она сказала мне это… но я бы понял и так. Достаточно просто видеть и понимать. Ты заслоняешь для нее целый свет. Никакой мужчина не будет для нее более желанен, чем ты. У меня нет шансов, понимаешь? Будь я в сто раз умней, отважней или решительней, я и то остался бы твоей бледной тенью. Любой кавалер будет для Лаэнэ Айтверн бледной тенью ее брата. И кто бы в итоге не завладел ей, кому бы она в итоге не отдалась… он окажется для нее просто эрзацем мечты. Жалким подражанием… тебе.

Артур закрыл глаза. Вспомнил Лаэнэ, увиденную им в объятиях Ретвальда, вспомнил, как она встала со скамьи, грациозная, как текущая вода, легкая, как молочные облака на рассвете, вспомнил, как лились по плечам, переливаясь на свету золотом, медовые волосы. Он подумал о ней. Представил влажную свежесть ее губ на своих губах, представил извивы ее фигуры, тонкие плечи и точеную талию, в своих руках, представил скользящий под пальцами нежный бархат ее кожи и разгорающийся летним костром жар ее тела. Представил невыразимую словами пьяную сладость ее лона.

Представил то, что всячески гнал из головы год за годом, с того самого дня, как вернулся в Лиртан из владений Тарвела, и увидел на пороге отеческого дома расцветающую девушку, которую прежде знал ребенком.

Представил то, чего никогда не узнает, и что никогда не будет ему принадлежать.

- Я завидую тебе, - сказал Артур. - Сам не понимаешь, Гайвен, как тебе жутко повезло… Ты просто не понимаешь, ты трижды, четырежды дурак… Она тебя не любит, да? Но она тебя может полюбить. Когда-нибудь, рано или поздно. Ты же не пустое место, чтоб я про тебя не говорил, в тебе есть что-то из того, что нравится девушкам. Рано или поздно… у тебя есть шанс. И когда он выпадет… когда это случится… Ты сможешь сделать ее своей. По-настоящему. Ты сможешь назвать ее своей женой. Перед всем светом, перед всеми добрыми людьми. Ты сможешь жить с ней, ни на кого не оглядываясь и ничего не страшась. Она может родить от тебя детей, и ты дашь им свое имя, и будешь растить их вместе с ней. И в этом не будет… совсем не будет… ни греха, ни позора. Ничего такого, чего стоило бы стыдиться. А я… А я не смогу… вот так. Никогда. У меня никогда не будет Лаэнэ.

- Не будет? Артур, а ты так уверен в том, что ты говоришь? Тебе ведь достаточно просто протянуть руку… - заметил Гайвен. - Сказать пару слов, просто пару слов… И она, действительно, станет твоей. Она же лишь этого и хочет, только и этого ждет. Когда она смотрит на тебя, когда замирает… слова не говоря, глаз не отводя… она ждет, что ты сделаешь ей шаг навстречу. Она любит тебя… с немыслимой просто силой. Если ты захочешь - она будет твоей.

Артуру показалось, что пол под его ногами расходится, и там, в расширяющейся, расходящейся все шире расщелине, пылает вечно смеющаяся преисподняя. Преисподняя таит гибель, окончательное разрушение для души, ее стоит сторониться, не слушать ее голоса, бежать от ее ворот, не поддаваться на ее уловки… так говорят, и это наверно правильно, но меньше всего его сейчас волновали правильные вещи. А больше всего хотелось прыгнуть в этот огонь, в это вечно ярящееся пламя, подобное той проклятой крови, что текла его в жилах - крови фэйри, крови Древнего Народа, крови пасынков, а не детей Творца, но прежде всего - крови Майлера Эрвана. Крови того, кто однажды рассудил, что желания важнее и долга, и правил. Не лучше ли будет соединиться со своей истинной природой, растоптать ненужные запреты? Взять то, что принадлежит ему и так, должно принадлежать? Придти к Лаэнэ, к своей прекрасной, волшебной, немыслимо чудесной сестре, к своему свету, к своей надежде, к своей мечте, и просто сказать ей правду? А потом услышать, как говорит правду она? И слиться наконец воедино со своей давно потерянной половиной, с утраченной частью собственной сущности? Услышать жар ее стонов в шелковой темноте ночи, ощутить горящий в ней огонь как свой собственный, почувствовать кожей ее сердце, бьющееся рядом с его сердцем, отделенное от него лишь преградой упругой плоти, взять ее, как мужчина берет женщину, разорваться на пике нечеловеческого наслаждения подобно вспыхивающей звезде, когда в нее прольется его семя?