Альберт Егазаров - Красные тени

— Ты, прав, малыш, для Хозяина, — раздался громовой голос. Говорил Козел, окутанный клубами горящей серы.

Меня, барана, швырнули на выпуклую часть плахи и растянули конечности по сторонам света. Подбежали два мелких вертлявых создания и слизали с живота и груди всю шерсть. Розовая кожа была натянута так, что, казалось, довольно стегануть по ней хворостиной, чтобы вывылилась наружу кровавая начинка.

Но рядом со мной стоял не тот обычный палач, в капюшоне с прорезями и широким топором. Затея с мечом встала от меня ошуюю, одесную — Сам восседал на троне. Вот странный фонтан чего, — подумал я бараньей своей головой, — раньше думать надо было… Трон это, Люциперов.

И шесть человек прислуги внесли огромный пирог, и сдернули с него покров алый, свечи зажгли. Так и есть, — та самая, шестая… Длинная вереница людей, тянувшаяся от гардероба, охнула, как одно существо.

Погас свет. Все затихли… Только рог один у козла светился, да звезда, да еще у меня на лбу перекрестие… Крестины Затеевы… И подбежали к повелителю целые сонмища чертей, зажгли об рог его лучины и бросились во все концы залы, а у ней ни конца не видать, ни краю… И гул стоял, и народищу… Но зажглись огоньки-таки… Вереница стихла. Откуда-то, казалось, издалека донесся низкий звук трубы. В дрожащем свете факелов бьющая ознобом очередь отбрасывала на глянцевый пол красные плящущие тени. Еще раз прозвучала труба. Теперь задрожало все: выбивали чечетку столы, звенели бокалы и брошенные в тарелках ножи. По мраморным плитам в трех шагах от теней побежала, ширясь, трещина. Пахнуло серой. Козлище довольно затряс бородой. Трещина, как по команде, разъехалась и превратилась в черный зияющий овраг. Танцующая тень очереди сама собой, словно и не было у нее хозяев, потянулась к провалу. Толпа в ужасе завыла. Козлище аж зашелся от смеха… Да так смеялся, что потекло из-под него, жирной такой струей, вонючей, да прямо в чашу фонтанную… Шестеро официантов начали резать пирог. С длинных ножей стекал розовый пахучий крем, и уже на самом краю ямы плясали красные профили посетитетей. «Освободи! Освободи!» — хором умоляли владельцы теней. Козел кивнул. Взмахнула мечом Затея — и тени, прихватив с собой наряды владельцев, отделились и скользнули в провал. Нелепо и жалко смотрелись в этой зале белые тела без одежды и сбежавших теней. Еще раз вскрикнула труба, и два беса, выхватив из очереди первого кандидата, повели его к трону. Железкой, похожей на кочергу, один из официантов подцепил кусок пирога и ткнул его в пасть неофиту. Неофит проглотил, прихлебнул из маши, в которую перед тем помочился Козел и, отвесив поклон, облобызал заблаговременно приподнятую задницу Хозяина. Следующим был мой приятель, ушедший за деньгами. Но его после лобызания не увели сразу на кухню, как первого. Затея остановила его жестом и чуть качнула мечом — на кончике его появилась награда — звездочка второй ступени. Мелкий бес, стоявший при ней, ловко привернул звездочку к волосатой груди приятеля и вручил ему мятый диплом. «Поздравляю, Вас, Ваше бесчестие, — прозвучал из невидимого источника голос. — Так держать!» — «Всегда держать!» — несколько дрожа от волнения выкрикнул мой нссостоявшийся сотрапезник. Процессия продолжилась. Звездочками больше никого не награждали. Отдельной церемонией вручили хвосты банкующим. Вручал Харитон, переодевшийся Азазелем. Пирог был съеден, моча выпита, все, кажется, устали. Какой-то внеобрядовый шум донесся из гардероба, и двое бесов огромных ввели человека, небольшого такого, в колпаке. За ним мужичков с дюжину, дородных изрядно, в галстуках и пиджачках. Подвели колпачного к союзу царственному. Сорвали его необычный убор. Рана была на лысине его, кровавая… По форме — пирог почти, только меньше намного. И взмолился человек, глаз не подымая: «Прошу, освободи!»

— Уга-га! — сотряс залу голос Хозяина, — ты у нее спрашивай, ей изменял…

Я поглядел в холодное, бывшее когда-то прекрасным, но теперь больше вселявшее ужас лицо За-Теи, и вздрогнул телом своим бараньим, не за себя вздрогнул, за мученика лысого.

— Подойди, — сказала Затея.

Человек с кровавой раной на голове подошел.

— На колени.

Человек, не поднимая глаз, упал на колени…

Затея взмахнула мечом… мое тело затряслось, горло заблеяло в ужасе… Был тонкий свист… И кровь. И вопль, но не смертный, совсем не смертный. Я открыл глаза. Кровавый нарыв точным ударом срезала с лысой головы Затея. Голова на месте осталась… Слезы облегчения, мешаясь с кровью, лились из глаз освобожденного изменника.

Опять я слышу крик. Что на сей раз? Вопли ужаса. Что может быть страшнее Владыки низов?… Теперь и я вижу — это нарыв, кожица эта кровавая, живою осталась, жабою по полу запрыгала. Еще несколько раз просвистел меч. В лоскуты разрубила проказу Затея. Но и эти не утихомирились — только сильнее задергались, ища прилепиться куда. И нашли. Как раз к тем мужичкам, что за колпачным гуздалась.

Сворой накинулись… Ате, в запонках алмазных, со взглядом твердым в очах, заверещали аж, особенно самый здоровый, с мордой кабаньей… Врассыпную — куда там… Только лысины свои прикрыть успели, но и лоскуточки не дураки — в штаны прямо… Да всосались, смачно так чмокнуло, поди, сколупни!

Козла снова затрясло в смехе… Затея цыкнула — не время. «Огней!» — скомандовал голос Хозяина. И вновь бросились врассыпную бесы и зажгли новые факелы. Целый хор труб возвестил начало Главной Пляски. И вновь разверзлась щель, и вылетели оттуда красные тени. Теперь смешалось все: черные бесы, красные тени, белые фигуры людей. Играла музыка, приплясывал Козел, одна Затея да я, привязанный баран, оставались недвижны. И тогда, в мечущемся свете миллионов факелов увидели бараньи мои глаза, как подрагивает покров этот, как на смену ему другой заступает, с трибунами да со стягами алыми, но и этот уходит куда-то, следующий теснит, тут — гора, и дуб на горе, девки голые пляшут, вдруг — корабль преогромный, все огни да огни, пляски, дамы, перчатки, голые плечи, ножки проворныя, снова — подвал, человек в тусклом свете лучины шипит, губами потрескавшимися слова перебирает… И огромный костер — и трубные звуки, и клятва в небо летит отцеубийце… Руки вскинутые… Факела, горящий крест с концами загнутыми на поле лежит, пылают книги…

И вижу я, как все вкладывается друг в дружку, как матрешки здесь на Арбате, неподалеку… Ах Арбат, мой Арбат. Боже, где Арбат-то? — думаю я глядя в зеркала на это простертое на каменном ложе тело. И вижу, как сквозь все наслоения покровов приближается ко мне острие меча Затейного… И вдруг понимаю… Все, что видел — понимаю. Там, под покровами Тьмы… Свет. Нужен светлый покров. В стремительной дуге вспыхивает блестящая сталь. Свист. Свисти Свет. Там… Заря красная. Светило всходящее. Звезда утренняя. Денница.