Диана Удовиченко - История бастарда

- В каком смысле? - проблеял я, заранее ужасаясь ответу.

- Ну, если просто съедят, это хорошо. Но не все племена людоедские. Могут рабом сделать. Тоже ничего, если повезет, попробуешь сбежать. Но вот если гунгану отдадут - пропала твоя душа. Они же демонам Мрака молятся, дикари-то. А гунганы - колдуны их - умеют покойников поднимать. Говорят, они душу пленяют, и, пока не выпустят, покойник им служить обречен.

Ну, это не ново. Техникой создания зомби владеют не только гунганы. Обычная некромантия, в сущности, основанная на союзе с могущественным демоном. Вот насчет пленения души сомневаюсь. В дядюшкиной библиотеке есть такая забавная книжица - "Некромант. Путь презлейшего". Древняя, между прочим, в переплете из человеческой кожи. Так вот, в детстве я пару раз в нее заглядывал, картинки смотрел, отвратные, надо сказать. Там говорилось, что захват души - всего лишь страшная легенда, никто не властен над душами, кроме богов, и Абсолюта, конечно. Хотя кто его знает…

- Вот в Унгде, например, очень сильные гунганы. И людей они тоже едят, - как ни в чем не бывало, продолжал бородач. - Нет, конечно, они в открытую не нападают, боятся. Так, поодиночке отлавливают. Был у нас случай лет пять назад, в Кууме. Больно уж девки там хороши! Оттуда рабынь и везут. Парень у меня в десятке служил, ходок был тот еще - котяра просто. Мы его так и звали: Кот. Стояли мы лагерем у одной деревни, не помню уж, как называлась. И присмотрел наш Кот себе подружку. Красавица - ничего не скажешь. Глаза черные, жгучие, - Зарайя вытаращился, видимо, изображая взгляд туземки. - Гибкая, в поясе ладонями обхватить можно, а груди - вот такие! - капрал вытянул руки перед собой на пол-локтя. - Ну, парень с катушек и слетел. Вынь да положь ему эту девку. А она из богатой семьи была, дочка гунгана. С такими даже Хорьки не связываются, себе дороже. Наоборот, стараются задабривать - рамс привозят, старку, бусы там всякие, а колдуны за это дикарям говорят, что хорьки - посланники божка, которому племя молится. Туземцам лестно богу угодить, вот и идут в рабство добровольно.

Что-то жаль мне стало дикарей. Раньше не задумывался: колонии и колонии, рабы и рабы. А сейчас вдруг осознал: их жизнь на чужбине даже хуже судьбы бастарда. Ведь раб - это не человек даже. Вещь, собственность. Именно так трактует его статус закон Галатона: убийство чужого раба считается порчей имущества и обязывает виновного возместить стоимость утраченной вещи. И никак иначе. Собственно, чем дикари заслуживают такого отношения? Они нас не звали к себе, жили спокойно, никого не трогали. А мы захватили их земли ради того, что кроется в недрах, вывозим с континента алмазы, драгоценное черное дерево, а взамен широким жестом дарим горстку дешевых стеклянных бусинок…

- Эй, лейтенант, ты чего задумался? - толкнул меня в бок Зарайя, и с неожиданной для старого солдата чуткостью спросил. - Тебе что, туземцев жалко, что ли? Плюнь, парень, и забудь. Жалеть будешь, когда домой вернешься. А там - нельзя. Они тебя не пощадят, если что. Ну так вот, я и говорю: наладился наш Кот в деревню бегать. Сядет напротив хижины гунгана и сидит, девку высматривает. А она даром что молодая - вредная была, ух! Смеялась все над ним. Досмеялась…

Воин замолчал, вглядываясь в колыхание волн за бортом.

- И что? - поторопил я его.

- Да что… у Кота кровь - не водица. Украл он девчонку, и силой взял. А она этого не стерпела и руки на себя наложила, в Шарде утопилась. Это река там такая, слыхал? А перед тем отцу все рассказала. После этого пропал наш Кот. Мы его обыскались, все ближние селения обшарили, к дальним пошли. Нет нигде. Вернулись, конечно. Мы тогда парганцев ждали - опять несколько рот границу с Зингвадой перешли и все норовили деревню эту захватить. Там рядом шахта большая, волшбинку добывают. Стоял я в карауле, ночь теплая, тихая, светляки летают, здоровые такие, лохматые…- капрал продемонстрировал лопатообразную ладонь, указывая размер тварей.

Храни меня, Брижитта, от своих детей! Что ж на нем делается, на том Южном континенте, если там даже светляки - большие и лохматые?!

- Да, стою я, и вдруг слышу - треск. Ломится кто-то сквозь кусты. Думал, может, зверь какой, арбалет вскинул, жду. Гляжу - Кот вышел, стоит, смотрит на меня. Я обрадовался: "Брат, - кричу, - ты откуда? Где был?" А он… молчит. - Воина передернуло, а у меня по спине пробежали зябкие мурашки. - И запах такой, знаешь…

…Знаю, друг. Однажды, еще мальчишкой, лазая под пирсом, я наткнулся на полуразложившийся труп какого-то несчастного бродяги. Наверное, от твоего товарища пахло примерно так же.

- Так вот, я поначалу к нему кинулся, а потом гляжу: глаза у него мертвые. Он руки протянул, схватить меня хочет, а я не знаю, что и делать…

Капрал опять надолго замолчал, потом, отцепив от пояса флягу, глотнул рамса.

- Что ты сделал? - тихо спросил я.

- Ребят крикнул. Сожгли мы его. А потом и деревню спалили. Вот так, лейтенант. Теперь думай: надо ли их жалеть, или своя душа дороже?

Зарайя тяжело поднялся с палубы, словно та старая история, всплыв из безвременья, невыносимым грузом легла на его плечи.

- Пошли спать, лейтенант. Завтра продолжим…

Дрианн опять лежал в койке и что-то беззвучно шептал в свой амулет. Молится на него, что ли? При моем появлении парень воровато дернулся и спрятал деревяшку на груди. Однако нынче его загадочные действия не пробудили во мне никакого интереса. Не до того, знаете ли, было - к гудению конечностей прибавился еще и шум в голове, видимо, там раскладывались по полочкам полученные от Зарайи сведения. Я молча погасил лампу и вскарабкался на свое место, предвкушая завтрашнюю боль в перетруженных мышцах. Бродяга, как обычно, появившийся ниоткуда, водрузился мне на грудь, немного посветил в темноте желтыми плошками глаз, а потом мирно захрапел. Тошнота, пожалуй, была единственным недугом, который не вгрызался сейчас в мое тело, и у меня мелькнула мысль: а не спихнуть ли кота вниз? Но руки, жалобно просившие отдыха, не желали подниматься, и я решил считать зверя неизбежным злом. Пусть его, хоть какой-то кусочек родного дома, если вдуматься…

Серый мир: тусклое, застиранное низкое небо, потрескавшаяся земля цвета пепла, жухлая ломкая трава. Низкий берег реки, свинцовые воды которой словно застыли в неподвижности. Густой, тяжелый воздух с горьковатым привкусом полыни. Здесь время тянется бесконечно долго, а может быть, его вовсе нет. В нескольких шагах от меня лицом к реке сидит женщина. Я вижу только ее узкую спину, обтянутую мышиного цвета платьем, и - неожиданно ярким пятном - вольно рассыпавшиеся по плечам пышные рыжие волосы. Они - как гречишный мед, как беличья шкурка, как пламенеющие осенние листья. Я шагаю вперед, охваченный внезапным желанием увидеть лицо незнакомки, но воздух становится вязким, как болотная жижа. Преодолевая его сопротивление, делаю еще шаг и кричу, кричу… Маленькие комочки умирающих звуков прилипают к неживому пространству. Женщина не оборачивается и не двигается, лишь по ее волосам, подобно бусинам из Солнечного камня, рассыпаются огненные блики. Откуда это сияние, ведь в сером небе нет светила? С огромным трудом шагаю еще. Я хочу видеть твое лицо, прекрасная! Обернись, дай мне взглянуть в твои глаза!