Диана Удовиченко - Скитальцы

Мир покрывала тьма — густая, почти осязаемая. Она пропитывала воздух, липла к коже, заливала мраком глаза. Тир-на пробивалась сквозь эту непроглядную тьму, брела туда, где — она интуитивно чувствовала — находилась та, что нуждалась в ее помощи. Наконец чернота стала рассеиваться, но на смену ей пришел зеленоватый туман, из которого к прорицательнице протягивались извивающиеся щупальца. Ольда небрежно проводила перед ними тонкой рукой, и жадные стрекала сокращались, отдергивались в испуге.

Наступил момент, когда ее упорство было вознаграждено: впереди забрезжил свет — теплый, ласковый. Гадалка вступила в очерченный им круг, посреди которого лежала черноволосая женщина, закутанная в теплое одеяло. Ольда внимательно всмотрелась в лицо спящей. Словно почувствовав это, черноволосая вдруг открыла глаза и ответила прямым бесстрашным взглядом. Чтобы не раздражать больную, ольда откинула капюшон.

— Тир-на? — прохрипела женщина.

— Я не ошиблась в тебе, орка. Ты и вправду сильна, — ответила прорицательница. — Но ты победила болезнь, а не судьбу.

— О чем ты?

Гадалка хотела было пояснить, но ее перебил зазвучавший в сознании голос — красивый и такой ненавистный:

— Тир-на! Вернись и говори, Тир-на!

Звук этого голоса спутал мысли, сковал речь, стиснул горло спазмом. Следом невидимая рука подхватила и потянула ольду назад, в реальность, причиняя дикую, нестерпимую боль. Она сопротивлялась изо всех сил, зная, что необходимо заговорить, предупредить, предостеречь… Язык плохо слушался, но на помощь пришли карты судьбы — верные соратники, сопровождавшие хозяйку везде, даже в видениях. Они соткались на ладони прямо из воздуха, слабо завибрировали, возвещая, что готовы предсказывать.

— Смотри, — с трудом выговорила Тир-на.

От колоды отделился цветной прямоугольник, взлетел и запорхал вокруг лежащей орки. Ольда говорила, объясняла, мысленно отвергая настойчивые призывы повелительного голоса, превозмогая силу, которая утягивала ее из круга. Но ей мешали, перехватывали слова, из-за этого пришлось прибегать к помощи намеков и иносказаний. Боль становилась все резче, мучительнее, и гадалка сдалась, позволила увести себя из видения.

— Следи за зеркалами, — сумела она выговорить на прощанье, накидывая капюшон и растворяясь в темноте.

Вернувшись в постылую комнату — ее тюрьму и, возможно, последнее пристанище, ольда тихо застонала.

— Взгляни на меня, Тир-на, — произнес все тот же неумолимый голос.

Гадалка открыла глаза и поморщилась при виде красивой белокурой девушки, которая склонилась над ее распростертым на топчане телом.

— Ваше племя всегда славилось упрямством. Но ты, Тир-на, превосходишь всех, кого я когда-либо встречала, — укоризненно произнесла красавица. — Соглашайся служить, и мне не придется больше мучить тебя.

— Я служу лишь одной госпоже, — через силу усмехнулась прорицательница, — и рано или поздно она покарает тебя, Мелодия. Нельзя безнаказанно играть роль самой судьбы.

— Даю тебе еще сутки на размышление, Тир-на, — сказала волшебница, не обратив внимания на угрозу, проскользнувшую в словах ольды. — И если ты не смиришься, мне придется вдвое увеличить дозу зелья Беспамятства. Это убьет тебя, но прежде ты расскажешь о своих видениях.

— Будь проклята, — устало уронила гадалка, закрывая глаза.

— Ровно сутки, — напомнила Мелодия, строптиво вскинув голову, и направилась к двери.

Ольда осталась одна. Уселась на топчане, устремив в стену невидящий взгляд огромных красных глаз, и погрузилась в раздумья.

Ее не пугали предупреждения жестокой волшебницы. Ольды — магические существа, посвященные Лак'хе, они неподвластны ни Десиду, ни мортам — его ангелам. Смерть для них — лишь небольшой отдых перед новой дорогой, еще одной в бесконечном существовании. Боль — для всех боль, но и ее можно перетерпеть. Неволя — вот единственное, чего не могут выносить гордые дети кочевого народа. В этой маленькой каморке, где не было даже окон, Тир-на задыхалась, ее свободолюбивая душа изнывала, требуя лучей Атика, свежего ветра, запахов травы, цветов и дождя.

Служить людям? При всем своем хитроумии Мелодия безнадежно глупа, если надеется на это. Жрицы великой богини служат лишь ей. Мудрые, загадочные и неуловимые, они путешествуют по Вирлу, следя за тем, чтобы не искажались пути судьбы. Судьба — вот главная движущая сила в этом мире. Каждое существо должно пройти дорогу, предначертанную только ему. Дороги эти перекрещиваются, переплетаются, идут рядом, разбегаются, накладываются друг на друга, снова расходятся и теряются в разных сторонах. Их количество в Вирле так же бесконечно, как число отражений в комнате, полной зеркал.

Разумные существа каждый миг делают выбор, определяющий их дальнейшую жизнь. Им кажется, что таким образом они строят свою судьбу. Они заблуждаются. Судьба не зависит от решения смертных, она сама торит их пути. Но такой порядок сохраняется лишь до тех пор, пока разумные свободны в выборе. Когда же одни из них начинают играть жизнями других, предначертания ломаются. А это может привести к непоправимым последствиям.

Судьбы мира? Судьбы народов? Это миф. Ведь они складываются из судеб каждого живого существа. Именно поэтому каждая дорога священна. Лак'ха не любит, когда искажаются нарисованные ею линии. Она дает жрицам знак, отмечая тех, кто нуждается в помощи. Ольды не имеют права деятельно вмешиваться в жизнь разумных, они только осторожно указывают, в каком направлении следует идти. Бродят по Вирлу под видом гадалок, но карты раскидывают лишь тем, на ком стоит знак богини, видимый только красным глазам прорицательниц. Эти двое — волшебник-эльф и воин-орка несут на себе прикосновение Лак'хи. Они сбились с пути из-за интриг сильных мира сего. И если юноша сумел освободиться хотя бы на время, то девушка продолжает пребывать в тенетах обмана. Думая, что сама распоряжается своей судьбой, на деле проживает жизнь, предназначенную не ей. Это плохо. Потому что линии этих двоих тянутся рядом, пересекая и задевая множество других. Это как переплетение нитей паутины: тронешь неосторожно одну — спутаются или порвутся остальные.