Урсула Цейч - Говорящий с ветром

Когда с деревьев облетели почти все листья, приблизился срок принятия решения. Но Дерате повезло. Дармос Железнорукий получил послание, в котором Руорим объявлял, что задерживается, потому что у него остались кое-какие дела.

— Ты читала его письма? — спросил Дармос, после того как сообщил дочери новость.

— Да, — недовольно ответила Дерата. — Готова поспорить, что их составлял его писец, потому что подобный слащавый любовный бред не может иметь ничего общего с Руоримом.

— Откуда ты знаешь? Ты ведь почти с ним незнакома.

— Удивительно тонко подмечено, отец, и при этом ты требуешь, чтобы я перешла в полное его распоряжение!

Это был первый за последнее время более или менее серьезный разговор, и он тут же превратился в ссору. Разгневанный Дармос вскочил:

— Я запрещаю тебе говорить со мной в таком тоне! Хоть ты и моя дочь, но все равно обязана выказывать мне уважение! Как и все остальные. Я повелитель этой крепости, моя обязанность — смотреть далеко вперед и обеспечивать благополучие народа. Если бы твоя мать когда-то была столь же разборчива, как ты…

Глаза Дераты потемнели.

— Не трогай мою мать, — сказала она тихим голосом, в котором таилась угроза.

Дерата почти забыла мать, потому что та умерла, когда ей было всего четыре года. Но прекрасно помнила нежность и счастье, которые она дарила ей. Ее мать (тоже из рода шейканов) была не воином, а целительницей. Стоило ей прикоснуться — и больной выздоравливал и душой, и телом. Ее внезапная, необъяснимая смерть потрясла Шейкур и на долгое время погрузила Галерею шепота в молчание.

Дармос схватился за грудь, лицо его искривилось, как будто у него вдруг заболело сердце.

— Уходи, — с трудом произнес он. — Мы с тобой все обсудили. Ты сделаешь, как я тебе скажу, ради благополучия нашего народа.

— Отец, прошу тебя, не будь таким жестоким, — попросила Дерата. — Мы с тобой не договорили. Я уважаю и почитаю тебя, ты это знаешь, но не могу поступить по-твоему, потому что это неправильно. Руорим преследует собственные цели. Наш народ ему безразличен. Он собирается меня купить, потому что я ему зачем-то нужна. Я хочу это выяснить и выясню, и тогда ты поймешь, что я права. — Помолчав, она добавила: — Я тоже имею право на уважение, отец, по законам шейканов я достигла совершеннолетия и самостоятельна в своих решениях. Это родовое право Драконокровных.

Дармос Железнорукий глубоко вздохнул. И отвернулся.

— Уходи, — повторил он.

Дерата подчинилась. Гордость не позволила ей опуститься до упрашиваний.

По дороге в свои покои она вдруг потеряла сознание.

— Что случилось? — Дерата подскочила и в смятении закрутила головой. — Почему я лежу в кровати?

— Все хорошо, детка. — Марела Добросердечная помогла Дерате опуститься на подушку. — Ты лишилась сознания. Тебя обнаружил Слухач, принес сюда и позвал меня.

Слухач — взрослый, но умственно отсталый сын Марелы. Он, по разуму напоминавший ребенка, не мог как следует говорить, но волка слышал на расстоянии тридцати миль.

— Дерата, наконец-то мы оказались наедине, так что теперь я могу с тобой поговорить, — серьезным голосом сказала Марела. Она заменила Дерате мать и была ее давней подругой, воспитателем и учителем. — Я пыталась уже несколько недель, но мне так и не удалось.

— Надо было просто прийти ко мне, — возразила удивленная Дерата.

— Дерата, — мрачно сказала Марела, — у меня были видения, которые меня очень пугают, и все они связаны с тобой. Боюсь, мои предупреждения тебе уже не нужны, слишком поздно. Но прежде чем начать свой рассказ, я должна задать тебе вопрос.

Желудок Дераты судорожно сжался.

— Я больна? — прошептала она озабоченно. Шейканы болели крайне редко; кровь дракона в их жилах делала их выносливыми, сильными и нечувствительными к простым ядам. Они выдерживали нагрузки, которые были не под силу обычному человеку.

— Совсем наоборот, — возразила целительница. — Ты беременна.

— Что? — Дерата снова подскочила и схватила подругу-мать за руку. — О чем ты говоришь? У меня не может быть ребенка, я ведь еще ни разу… — От возмущения она замолчала.

Лицо Марелы помрачнело.

— Подумай, — попросила она. — Не было ли никакого… один из наших красивых юношей?…

— Почему ты мне не веришь? У меня никого не было, Марела, ты наверняка ошибаешься.

Целительница глубоко и озабоченно вздохнула:

— Я не могу ошибаться. Разве ты сама не заметила, что в тебе кое-что изменилось?

— Заметила, но не придала этому значения, — призналась Дерата. — Женские слабости — не удел воина, Марела. Особенно сейчас, когда я в ссоре с отцом, я не имею права… — Голос ее зазвенел, договорить фразу она не смогла, побледнела, заподозрив страшное: — Марела, не думаешь же ты?…

— Именно этого я и боюсь, — призналась Марела. — Во всех подробностях расскажи, что происходило перед отъездом Руорима. А потом мы должны совершить обряд заклинания, потому что я вижу некоторые связи, и это меня сильно пугает. Если я права, Руорим вынашивает темные планы…

Дерата растерялась, но быстро взяла себя в руки и рассказала о ночной беседе в комнате Руорима.

— Вот и все. Просто ты ошиблась, Марела, он даже не… — Глаза ее расширились. — Но… но потом этот сон, я совсем про него забыла…

— По пути расскажешь. Пойдем, сейчас мы должны кое-что выяснить. — Она поднялась, опираясь на палку, потому что ноги у нее подкашивались. Постоянное применение магии шло за счет ее собственных телесных сил. — Слухач, следуй за мной, — сказала она сыну, который все это время тихо стоял у двери как будто в карауле.

По дороге в глубь горы, где обособленно располагалась древняя комната алхимиков, Дерата рассказала свой сон, а потом еще и о предшествующей обмороку ссоре с отцом несколько часов назад. Марела внимательно выслушала, никак не комментируя, потом поставила на стол большую чашу. Быстрыми ловкими движениями она открывала и закрывала банки, бутылки и флаконы, из которых брала порошки, сухие травы, шерсть животных и крошечные кости и складывала в чашу.

— Дай мне руку, ту, что ближе к сердцу, — велела она Дерате, которая молча сидела напротив, погруженная в свои думы.

Дерата протянула левую руку. Марела мгновенно сделала острым ножом надрез на указательном пальце. Дерата даже не вздрогнула. Она равнодушно смотрела на вытекающую из раны кровь. Марела повернула руку и сжала рану. В чашу падали ярко-красные капли.

Раздалось шипение, образовался пар.

— Сейчас, — пробормотала Марела, от огня в очаге она зажгла сосновую лучину и бросила ее в чашу.

Смесь в чаше с шипением взорвалась, превратилась в серый дым, который поднимался вверх, напоминая густой туман, и быстро растворялся.