Урсула Ле Гуин - Роза ветров (Рассказы)

В очередной том собрания сочинений живого классика американской фантастики Урсулы ле Гуин вошли рассказы из двух оригинальных авторских сборников — «Роза ветров» (1982) и «Рыбак из Внутриморья» (1994).

Впервые российские читатели получают возможность ознакомиться с поздними произведениями малой формы, вобравшими в себя, как линзы, всю мощь неповторимого таланта писательницы. Лишь два из представленных в этом томе рассказов публиковались ранее в нашей стране — «Автор “Записок на семенах акации”» и программная «Новая Атлантида». А между тем за кадром оставались и три последние хайнские повести, и такие серьезные, вызывающие в памяти ранние проблемные произведения ле Гуин, рассказы, как «Тропки желания», «Дневник Розы» или «Сон Ньютона», такие философские миниатюры, как «Камень, изменивший мир» или «Волновой кот», и юмористические рассказики — «КН», «Восхождение на Северную стену», а еще многое другое...

А чтобы понять отношение писательницы к своей работе, стоит дать слово ей самой. Говорит Урсула ле Гуин:

«Люди, которые не читают научной фантастики (и кое-кто из тех, кто ее пишет), любят изображать, будто весь этот жанр уходит корнями в небесную механику и квантовую теорию, а потому непонятен для тех, кто не работает в НАСА и не умеет запрограммировать видеомагнитофон. Эта байка хотя и льстит писателям, но всем прочим предоставляет повод отмазаться. “Не понимаю!” — скулят они и забиваются в глубокие, уютные, анаэробные пещеры технофобии. И без толку разъяснять им, что сами писатели редко разбираются в “этом”. Мы тоже обнаруживаем на видеокассете последние двадцать минут мыльной оперы и половину матча по реслингу, когда хотели записать “Шедевры мировой сцены”. Большая часть идей в научной фантастике вполне доступна и знакома любому, кто закончил шестой класс... Даже в самом неуклюжем и неточном определении жанра “наука” становится прилагательным — прилагается — к “фантазии”...»

«...Некоторые люди говорят мне, что пытались читать НФ и нашли ее удручающе мрачной. Это вполне понятно, если бедняги натолкнулись на писания сервайвелистов, воспевающих последствия ядерной войны, или претерпели острую передозировку черного киберпанка. Но, как правило, такое обвинение отражает сумерки души самого читателя: недоверие к переменам, к воображению. Очень многие люди пугаются и впадают в меланхолию, стоит им столкнуться с чем-то незнакомым: они боятся потерять контроль. Они не читают ничего, о чем бы не знали прежде, ненавидят все, что другого цвета, и не питаются ничем, кроме “Макдональдсов”. Они не хотят даже думать о том, что мир существовал до них, существует вокруг них и будет существовать, когда они давно сдохнут. Так пусть они жрут свои “Макдональдсы” и покоятся с миром».

«Я скажу вам, что я люблю в научной фантастике: могущество ее аллегорий, свободу от литературных условностей, серьезность, остроумие, блеск и красоту».

«Но о красоте своих рассказов я говорить не собираюсь. Надо же оставить что-то и критикам. И, во всяком случае, я не собираюсь объяснять, что я хотела высказать в них. Нет в них никакого скрытого смысла. Это рассказы, а не китайские печенья с предсказаниями».

Записи сделаны при помощи выделений осязательного органа муравья на сухих горошинах акации, выложенных в определенном порядке, рядами, в конце одного из тех извилистых туннелей, что соединяют самое сердце муравейника с внешним миром. В первую очередь внимание исследователя привлекло именно четкое, вполне вероятно значимое, расположение горошин.

Тексты, записанные на семенах акации, весьма фрагментарны, а перевод их на язык человека в определенной степени условен и в смысловом отношении носит характер интерпретации. Однако, на наш взгляд, данные послания интересны хотя бы уже потому, что разительно отличаются ото всех уже известных нам образцов муравьиного языка.

Семена № 1-13.

Не (буду) трогать разведчиков. Не (буду) ударять. (Буду) тратить на сухие зерна (мою) душевную теплоту. Могут найти их, когда (буду) мертв. Прикоснись к этому сухому дереву! (Я) зову! (Я есть) здесь!

Приведенный отрывок может быть прочитан и так:

Не тронь разведчиков. Не ударь. Потрать на сухие зерна тепло (твоей) души. (Другие) могут найти их, когда (ты) умрешь. Прикоснись к этому сухому дереву! Позови: (я) здесь!

Ни в одном известном нам диалекте муравьиного языка глагол не имеет показателей лица, кроме форм третьего лица (в единственном и множественном числе) и первого (во множественном числе). В данном тексте используются лишь формы инфинитива, поэтому не представляется возможным определить лицо, число и наклонение глаголов.

Семена № 14-22.

Длинны туннели. Длиннее то, что не имеет туннелей. Ни один из туннелей не достигает конца того, что не имеет туннелей. То, что не имеет туннелей, простирается дальше, чем мы могли бы пройти за десять дней (парафраза — «за всю жизнь»). Слава!

Восклицание «Слава!» представляет собой первую часть традиционного приветствия «Слава Королеве!», или «Да здравствует Королева!», или «Осанна Королеве!», однако в данном случае слово-знак «королева» опущено.

Семена № 23-29.

Как погибает муравей, захваченный врагами, так умирает муравей, оставленный друзьями (букв. «без других муравьев»), но сладки одиночества мгновения (букв. «все же быть без других муравьев сладостно, словно пить нектар»).

Если муравей вторгается в чужую колонию, его обычно убивают. Если муравья изолировать от других членов его колонии, то он неизбежно умрет через день-два. Основную трудность в приведенном тексте представляет расшифровка словосочетания «без других муравьев», что, как видно из нашего перевода, по всей вероятности, означает «одиночество» — понятие, для которого в муравьином языке не существует самостоятельного слова-знака.

Семена № 30-31.

Ешьте яйца! Вверх (?) с королевой!