Вадим Булычев - Капитан Брамы

— Развоплощеными, — подсказал Капитан.

— Верно, — обрадовался Серебряный. — Они лишились плотных тел и были вынуждены уйти в глубины земли. Только там они могли принять плотный облик. Здесь же, под Солнцем, их образ отныне тек и менялся, как кошмарный сон, как мутная вода. Однако они не отказались от своих планов по захвату наших миров. И даже утроили силы.

— Несмотря на призрачный облик, их власть была довольно велика. Особенно перед приходом к вам Кон-Аз-у… Но после того как Он Воскрес в вашем мире, силы тьмы отступили, на короткое, впрочем, время.

— Вот тогда у нас появилась Надежда. Великая Надежда! Мы думали, что вновь станем жить в мире, даря друг другу свои семена и знания. Но вы, вы объявили все связанное с нами языческими баснями, а нас превратили в демонов.

— Вы повели беспощадную борьбу с Природой и едва не лишили нас мест нашего обитания. Мы, друзья-человеки, не можем жить среди загаженных лесов и рек. Мы, мы умираем.

Серебряный замолчал. Мы тоже молчали. Внутри меня кипели смешанные чувства.

Ясно, что Серебряный намекал на борьбу христианства с язычеством. Да, мне тоже жалко священные рощи, безжалостно вырубленные христианскими миссионерами. Но что творили в этих священных рощах язычники (кишки врагов на священных дубах, принесенные в жертву младенцы).

Однако и с Серебряным трудно не согласиться. После всего, что я видел.

Боже, как все сложно!

Была ясная картина в голове — ведомые Духом Святым христианские миссионеры очищают мир от язычества. Идолы падают, христианство торжествует. Человек становится центром мироздания. Вчерашние фавны, друиды и прочие духи природы превращаются в бесов.

Деревья без души теперь просто древесина, животные — шерсть и мясо. Утилитаризм торжествует!..

Стоп! Причем здесь утилитаризм и христианство? Это же позже, это же после христианства! Безрелигиозная эпоха, эпоха Просвещения!.. Да, а почему тогда бездуховная эпоха стала возможна? Не оттого ли, что священные рощи вырубили. И где-то образовалась пустота… Какая крамольная мысль. Позже ее обдумаю…

— Не надо осуждать человеков, — подала голос Игуменья. — Натиск тьмы был слишком силен. Еще не известно как бы повел себя наш народ, если бы Кон-Аз-у… пришел к нам.

— Да, простите меня, — обратился к нам Серебряный, — я слишком стар и ворчлив. К тому же есть хорошие новости: наступает закат эпохи железа и смерти. Самим Кон-Аз-у… обещано, что человеки помогут нам, а мы человекам, прежде чем наступит конец и придет тот, кого так боится отец Василий.

— Вот почему, друзья-человеки, и существуют такие вот зоны, как Брама, и думаю, еще тысячи тропинок растут между нашими народами, для короткого союза. Прежде чем землю поработит тот, кого мы зовем у-ытрычх…

На этот раз слово звучало совсем по-особенному, контрастно. Прекрасный звук «у», (который у стражей больше звучит, как птичье «фьюу»), на фоне скрежета и смерти. Капитан повернулся к нам:

— Догадались, кого боится отец Василий? У-ытрычх, значит, антихрист.

— Я могу читать помыслы Василия! — воскликнула Легкая. — Дух тьмы внушает ему начать наступление на наши земли в ближайшие дни.

— Действовать будем быстро, — сказал Серебряный. — Завтра же утром надо выдвигаться.

Стражи разбудили нас на рассвете. Мы умылись, оделись (наша человеческая одежда уже лежала аккуратными стопочками на кресле), позавтракали и вместе с Белодревом, Кленом, Пестрым и Братом тронулись в путь. На лужайке нас ждали Серебряный, Игуменья и Легкая. Желали нам доброго пути.

Легкая обещала мысленно помогать и предупреждала, что через несколько часов на эти земли придет гроза с запада.

Первая и желанная гроза в этом году. Она очистит воздух от мути и, быть может, принесет с собой добрую воду для весеннего роста, но неизвестно, какова будет ее сила. Ее совет — переждать грозу до спуска в сумрачные земли. А уже потом выходить за защиту Деревьев.

Серебряный попросил нас, человеков, держаться вместе с народом стражей.

На сумрачных землях хозяйничают духи с кургана. Насылают дурные мысли, пугают привидениями, обещают несбыточные плоды. Друзья, не поддавайтесь и не принимайте от них ничего. Главное — держитесь все вместе. Белодрев знает путь. И да благословит вас Кон-Аз-у…

Серебряный, Игуменья и Легкая низко нам поклонились. В ответ мы смущенно кивнули головами, а отец Иван всех незаметно благословил. И мы тронулись в путь. Вошли в лес, и провожающие нас стражи скрылись из глаз.

Тропинка вела прямо, но так казалось; на самом деле мы постепенно огибали вершину холма с южной стороны. На лужайке Серебряные Деревья были от нас на востоке, теперь же они оказались севернее нас.

Шли молча.

На душе было ощущение светлой грусти от предстоящего прощания с чудным миром стражей. Понемногу давало о себе знать и другое чувство, пока очень слабое, неопределенное. Что-то вроде беспричинной тревоги.

Вот и восточный склон. Деревья теперь были позади нас. Повернув на дорожку, что бежала от Деревьев на восток, мы начали спускаться. Очень скоро вышли из леса и остановились.

— Друзья, — сказал Белодрев, — давайте окинем взглядом простор, что нам предстоит преодолеть.

Панорама, открывшаяся с восточной стороны холма, была гораздо более обширная, чем мы наблюдали, восходя на холм. Но от нее веяло какой-то суровостью, безлюдьем.

Прямо под нами начинался луг. Однако прекрасных цветов илиунурии на нем было значительно меньше. И сам луг выглядел менее ярко, более, что ли, аскетично. Но зато он продолжался гораздо ниже, по склону холма, чуть ли не до подножия. И склон с этой стороны был круче, чем с северной.

Дальше шла светлая завеса. На самой ее границе виднелся небольшой одноэтажный дом. Дом колыхался и плыл, вместе с завесой. За завесой мир стражей кончался.

— Это дом, — сказал нам Белодрев, — это дом… — страж на несколько секунд задумался, подбирая подходящее слово в нашем языке, — Отшельника, да, Отшельника. Он стережет наши восточные границы. Вы с ним познакомитесь. Скорее всего, у него и встретим грозу.

За домом Отшельника, за завесой, краски меркли. От подножия холма мир становился черно-белым. И опять возникло ощущение невероятной дальнозоркости, словно мы наблюдали местность сквозь мощную оптику. Больше всего было непонятно, как подобная четкость сохраняется на фоне колышущегося марева, светлой завесы этого мира.

Местность за холмом открывала себя постепенно. Сначала я увидел плоскую серую степь, уходящую на многие километры. Степь казалась совершенно необитаемой. Но вот взгляд зацепился за нечто интересное — аккуратные кучки из плит и камней; возможно, очень небрежно сложенные домики. Впрочем, это могли быть и люки и шахты, и все что угодно.