Гольшанская Светлана - Нетореными тропами. Часть 1. Страждущий веры

Крепкий сон освежил и прибавил сил. Давненько я не проваливалась в тёмный омут без тревожных сновидений, даже не просыпалась от лесных шорохов через каждые несколько часов. Было уже позднее утро. Я сладко потянулась и встала. Брата рядом не оказалось. Припомнились вчерашние события, и сделалось не по себе.

Вейас нашёлся у затухшего костра. Дрых в обнимку с демонической мерзавкой, укутавшись плащом. Пахло от них лихорадочно-пьяными эмоциями, неправдоподобно счастливыми и удовлетворёнными. Хотелось пнуть обоих, но я не стала. Они только посмеются.

Стараясь не шуметь, я подобрала с земли котелок и направилась к ручью, что стекал с гор неподалёку. Пожухлые листья и трава, еловые и сосновые лапы — всё покрылось бахромой изморози. Воду стянуло тонкой коркой льда. Утреннее солнце ещё не успело её растопить — пришлось сбивать палкой и ждать, пока поднявшаяся со дна муть осядет. Я вымыла котелок и набрала воды почище. Идти обратно не хотелось. Не зная зачем, я принялась ковырять мёрзлую землю и срезать жёсткие заскорузлые корешки, мыла их в ручье, пока руки не свело от холода.

Когда я вернулась, брат с туатой ещё спали. Пришлось самой колоть дрова и разводить огонь, но я справилась. Ветер подхватил тлеющее в хворосте пламя и довершил дело. Я покромсала коренья в котёл и долго ждала, пока они размякнут и пустят соки, окрасив воду в желтовато-коричневый цвет. Вылила маслянистое варево в самую большую миску и ещё раз сходила к ручью за новой порцией воды, на которой приготовила обычную человеческую пищу — жидкую похлёбку из остатков овса с чечевицей.

Лошади выели полянку, на которой мы навязали их пастись вчера, и подзывали меня нетерпеливым ржанием. Я напоила их и перевела на новое место.

Близился залитый тусклым умирающим солнцем полдень. Зимнее светлое время пролетало почти незаметно — несколько часов, и уже сумерки.

Я растолкала лежебок и вручила им по миске с едой.

— А ты молодец! — улыбнулась Эйтайни, принюхиваясь к вареву. — Неужто в кухари набиваешься?

Захотелось отобрать миску и надеть паршивке на голову. Может, тогда её волосы перестанут быть такими пышными и блестящими, а наглые фиалковые глаза — презрительно щуриться в мою сторону. Я надеялась, что брат заступится, но он вместо этого одной рукой поглаживал увитые татуировками пальцы Эйтайни, а второй черпал похлёбку, вооружившись деревянной ложкой. Смотрел лишь на туату, а она на меня. От этого я даже самой себе казалась жалкой. Махнула на них рукой и, забившись в угол под навесом, завтракала в одиночестве.

Вскоре мы собрались и двинулись в путь. Вейас ехал впереди с Эйтайни за спиной. Туата слишком крепко обнимала его за талию и шептала на ухо, он смеялся. Сзади я ничего не слышала, а подъезжать сбоку и видеть, как меня игнорируют, не хотелось. Я понуро перебирала тёмные пряди густой лошадиной гривы и бездумно глазела по сторонам.

Наступала зима. Небо разжижалось и нависало над самой головой, давило на плечи. Ледяной ветер пронизывал до костей. Посерела трава на промёрзлой до основания земле. Зябко скрючились сучья деревьев, ощетинились ежовыми иглами кусты с похожими на капли крови подмороженными ягодами. Я не удержалась и сорвала парочку. Покрутила в руке и спрятала за пазуху.

Вскоре багряным стал весь мир, утопая в лучах заходящего солнца. Кровавые сумерки сменились ночной мглой. Лишь луна и звёзды освещали путь. На севере они выглядели ярче, чем у нас дома, особенно наконечник стрелы Охотника, Северная звезда. Она мерцала и переливалась впереди. Звала.

Эйтайни уговорила нас не останавливаться на ночь. Спасительные перелески, где мы могли бы укрыться и развести костёр, остались далеко позади. Впереди раскинулась пустошь с пологими склонами холмов. Кони оскальзывались и спотыкались на ставшей комьями инистой почве, не падали только благодаря тому, что мы одёргивали их поводьями. Время ползло полудохлой черепахой, и мы ползли примерно с той же скоростью. Прошла целая вечность, прежде чем сбоку забрезжила ржаво-зелёная полоса рассвета и сумрак начал рассеиваться, облекая мир в зыбкую дымку.

Из тумана показались покосившиеся, изборождённые трещинами каменные плиты, тонкие, поставленные стоймя, обтёсанные сверху в форме полукруглой арки. Я свесилась набок, чтобы рассмотреть выбитые на них рисунки: растительный орнамент и надписи на древнеманушском. Верёвочкой вьются с петельками — ни одного знака не отличить. Дарованная Безликим рунница куда проще. Хотя, говорят, книжники в Эскендерии новую письменность придумали, совсем лёгкую. Кажется, она буквицей называется. Вейас про это лучше знать должен. Он же «случайно» читал отцовские книги.

— Вей, смотри, это древнее манушское кладбище!

— Ага, — безразлично бросил брат и, милуясь с Эйтайни, поехал дальше.

Как же так? Вейас и раньше увлекался девушками, но чтобы обо всём остальном забыть… Его будто подменили.

— Не останавливайся здесь! — окликнула меня Эйтайни. — Кто знает, какое зло могло поселиться на заброшенном погосте?

Я заторопила лошадь. Повеяло чем-то тленным.

«Приди ко мне. Я расскажу тебе дивную сказку. Такую больше нигде не услышишь, — зашептал таинственный голос. — Там будет и свободолюбивая дева, и всемогущий повелитель ночи, и благородный воитель, и Мёртвый ветер, который губит всё на своём пути».

Я до хруста вжала ноги в конские бока. Лошадь припустила тяжёлым галопом, пока не поравнялась с Вейасом и туатой.

Тёплые огоньки обрисовали окраину большого города, следом показались мощные деревянные дома на высоких фундаментах, окружённые сиротливо-голыми садами. Я хотела завернуть туда, но брат с Эйтайни направились в другую сторону.

— Остановимся в подземном дворце туатов, — соизволил объяснить Вей, когда я заглянула ему в глаза. — Там будет гораздо удобней, чем на занюханном постоялом дворе. Да и устал я от общества неотёсанных деревенщин.

Уж лучше деревенщины, чем вшивые демоны!

Светало, только заморозки отступать не спешили. Прошло не менее получаса, когда мы добрались до холмов на северной окраине города. Я не заметила в них ничего примечательного: обычные плавные изгибы с пожухлой травой, объеденной седой изморозью, как и всё вокруг. Брат спешился и, подхватив туату за талию, бережно снял с лошади. Я спрыгнула сама, ударившись ступнями о мёрзлую землю. Болезненный вздох потонул в возмущении: брат с Эйтайни целовались!

— Где обещанный дворец? — не вытерпела я.

Туата оторвалась от моего брата и, расставив руки в стороны, закружилась по самому большому холму, что-то напевая. У наших ног разверзлась земля, зияла чёрным провалом, с краёв которого осыпались мелкие комья.