Гольшанская Светлана - Нетореными тропами. Часть 1. Страждущий веры

Младший улыбнулся широко и открыто, так, что проняло даже сквозь очерствение и истощённость. Он протянул матери руку. Она приняла её и, соединившись с ним аурами, усилила свой дар. Длинные гибкие пальцы свободной руки затрепетали, сплетая из свечного пламени тонкую нить. Она связывалась в сеть, ритмичный напев стягивал ячейки плотнее, опаляя повреждённую плоть. Становилось душно. От ноющей боли кружилась голова и слипались глаза. Целительница всё колдовала и колдовала, орудуя пальцами, как паучьими лапками. Её голос набатом отдавался в висках, пока не опрокинул за грань.

Микаш проснулся, когда в окно било яркое солнце. Лежал на той же кушетке, отгороженный от остального помещения ширмой. Рядом возились дети, гремела посуда. Микаш приподнялся и пощупал плечо. Боль унялась. Голову водило, но тело полнилось бодростью.

Микаш встал и натянул на себя выстиранную рубаху.

— Снова на войну навострился, а, Сумеречник? — усмехнулась из-за ширмы целительница. — Подождал бы, пока рана подживёт.

— Я не Сумеречник и не воюю больше. Пойду искать мирное ремесло, — нехотя ответил он. Рука с алчностью потянулась за мечом, оставленным у кушетки, будто только оружие поддерживало в нём жизнь.

— А сможешь? Не воевать?

Целительница заглянула за ширму и осмотрела рану через широкий ворот рубахи.

— Я — справлюсь! — Микаш ногой задвинул меч под кушетку. — Где Фанник?

— Твой раненый товарищ? Вернулся на постоялый двор. Моё гостеприимство показалось досточтимому Сумеречнику слишком скудным. А почему спрашиваешь? Мирно жить расхотел?

— Нет. Вы не знаете, кому здесь нужны работники?

— Больше всего платят лесорубам и рудокопам, но не с твоей рукой. Есть у тебя какое ремесло, ну кроме?.. — она указала на торчавшие из-под кушетки ножны.

— Землю пахать умею…

— Явно не сейчас, — она кивнула на заснеженный двор за окном.

— Подсобные работы, там, я не знаю, — он угрюмо потупился.

— Зимой все пояса потуже затягивают. Ты можешь остаться здесь до весны. Я одна — мужские руки лишними не будут. Заодно присмотрю, чтобы ты снова рану не разбередил.

Он согласился. Хоть время появится всё обдумать.

Сразу после еды Микаш принялся за работу: вычистил дом, едва в дымоход не полез — целительница не пустила. Чинил стол, лавки и приземистые кровати, колол дрова, выгребал со двора сугробы, кормил скотину, латал прохудившийся сарай. Целительница только диву давалась и с сожалением качала головой, словно понимала, какая жажда жгла его изнутри.

Тревожить ночью семью целительницы Микаш не пожелал, несмотря на увещевания, и улёгся в хлеву, пристроенному к дому для сохранения тепла. Зарылся в чистую солому в пустом стойле. Прислушивался к сопению животных по соседству, пока не сморил сон. Но и там он не обрёл покоя.

Микаш доставал из-за пазухи медальон с портретом и думал. Зачем украл этот поцелуй, зачем наговорил столько грубостей? Всего-то хотелось избавиться от наваждения. Казалось, чего проще? Получи ты, наконец, то, о чём так долго грезил, пойми, что нет в этом ничего волшебного, от чего так трепещет глупое сердце. Обычная принцесска, злая и взбалмошная, как все высокородные, даром что красивая настолько, что дух спирает от одного взгляда. Так нет ведь! Только хуже сделал.

Миг, прикосновение к нежным как пух губам, сладость лугового разнотравья, крепкий хмель весенней поры. Хочется, чтобы время замерло, всё, кроме неё, кануло в бездну, и неизбежное будущее не настигало никогда! Желание это, выраженное со всей возможной страстью, исполнилось, как и все желания, которых стоит остерегаться, самым неприятным образом. Микаш до сих пор чувствовал на губах вкус её поцелуя, слышал звенящий насмешливостью и превосходством голос с жалящей ноткой жалости. Видел её перед собой с соблазняющей улыбкой на устах. Она танцевала для него, обнажалась, протягивала руки и льнула, присаживаясь к нему на колени, опаляла кожу знойным дыханием. Микаш не выдерживал чувственной пытки и просыпался с позорно мокрыми штанами. Оставалось только выскочить на улицу и забуриться в снег, чтобы погасить полыхающее в теле пламя.

Так продолжалось несколько дней. Несколько ночей он коротал под холодным звёздным небом, до ряби всматриваясь в сияние Северной звезды. Она манила, оборачиваясь вожделенным ликом. А может, и правда? Пойти за ней, не отыскать, так сгинуть. Нет жизни безо всякой цели и надежды.

— Ну как? — спросил Микаш, когда целительница в очередной раз осматривала его рану. Огненная сеть подживляла её, восстанавливая ауру.

— Что как? Уже на волю рвёшься, а, Сумеречник? Ненадолго же твоего терпения хватило.

Он угрюмо уставился в пол.

— Ступай. Зов предназначения ничто побороть не сможет. Быть может, он — и есть то единственное правильное, что осталось в нашем сошедшем с ума мире. Он укажет верный путь.

Она собрала еды и одежды потеплее, хотя он не принимал помощь. Всё-таки ей с детьми одной придётся коротать долгую и лютую на севере зиму. В конце концов Микаш уступил, дав слово дойти до конца своей дороги, куда бы она ни вела, и никогда не забывать о доброте урсальской целительницы.

Вейас перенёс меня в подземный дворец. Не думала, что по своей воле вернусь сюда, но теперь соглашалась на всё, лишь бы не расставаться с братом. Мной занялись туаты: отпаивали зельями, читали заговоры. С чего вдруг подобрели?

Вейас поведал о последних событиях. Сколько всего я пропустила! Реальный мир куда более захватывающий и загадочный, чем волшебство демонов. Зачем я тратила на него время?

Я рассказала о своём даре. После долгих хождений вокруг да около Вейас признался, что они с отцом догадались обо всём, ещё когда у меня начались обмороки. Так происходило с теми, чей дар действовал помимо их воли и отнимал много сил. Справиться со спонтанными выплесками удалось бы лишь научившись контролю. Но отец запретил говорить со мной об этом, хотел свалить всё на бедолагу Йордена — женский дар проблема мужа, не отца. А потом Вейас не решался меня тревожить. Демонов лжец!

Брат помогал освоиться. В детстве он передавал мне всё, чему его учили наставники. Теперь я могла использовать эти знания и делать то же, что и он.

Забавно было копаться в его голове: я будто потрошила в спальне ящики с личными вещами, книгами и пылящимися в шкафах скелетами. Правда, стоило зайти туда, куда Вей пускать не хотел, как он выплёскивал воспоминания о свиданиях со служанками. Делалось так худо, что я вылетала из его мыслей испуганной птицей. Он ещё и с несколькими одновременно был. О, брат мой, Ветер, ничего не хочу об этом знать!

Пробовала я читать и туатов, но с ними выходило хуже. Мысли доносились словно сквозь толщу воды, я вязла в них, путалась и ничего не понимала. Не люди они, хотя с виду похожи.