Нина Скипа - Стражи границы

— Как ты можешь говорить, что потерял два года, Янчи? Ведь ты их прожил, и не все за это время было плохо. Я понимаю, что ты можешь сказать, что кое-чего за это время могло бы и не случиться. Например, уверен, что ты никогда не стремился встретиться со мной.

— Не знаю, но как-то принято в эти годы уже заканчивать учебу и приступать к работе. Людей моего возраста, не зарабатывающих себе на жизнь, все искренне считают тунеядцами. Но вы правы, Яромир. Обычно говорят, потерять год, когда имеют в виду учебу в каком-нибудь учебном заведении, хотя это скорее следует отнести к безвременно почившим. Правда, с ними сложнее. Никогда не знаешь, сколько именно лет они потеряли.

— Они ничего не потеряли, Янчи. Они нашли досрочное освобождение. А слова «потерять год» можно отнести только к больным людям. Только они, мой мальчик, живут и не живут одновременно.

— Не будьте таким мрачным, Яромир. Пока человек живет, остается надежда. Вот возьмите меня. Когда меня приговорили к пожизненному рабству, я мечтал только о скорой смерти, но буквально через несколько дней я встретился с вашим братом и у меня снова появился интерес в жизни. Да еще какой! С Вацлавом не поскучаешь.

Я присел на лавочку. Все ж таки надо меньше себя жалеть. Вот сейчас отдохну чуток и совершу небольшую пробежку. Если Янош позволит. Иногда у меня возникает чувство, что молодой человек при работе. Следит, как бы я чего не отчудил. Нет, не в политическом смысле. В этом Вацлав мне полностью доверяет. А вот в личных вопросах он не верит мне ни на грош. Я ему уже сто раз говорил, что могу медитировать на травке и без присмотра. В конце концов, я тоже в свое время закончил магический университет. Нельзя быть королем, не имея разностороннего образования. Я не говорю, что нужно знать досконально решительно все. Но иметь хотя бы самое поверхностное представление обо всем просто необходимо.

Я встал.

— Пробежимся до той березки, Янош?

Янош недоверчиво уставился на меня своими огромными, синими глазищами.

— Вы уверены, что вам можно бегать?

Так я и думал.

— А ты уверен, что нет? Честно говоря, не занимался этим лет так… — я принялся подсчитывать в уме и сбился. — В общем, много.

Мне стало интересно, станет ли Янош меня останавливать и я все-таки побежал. Непривычное занятие слегка прочистило мне мозги, и я сообразил, что не бегал уже около двадцати лет. Я запыхался, но зато почувствовал себя на эти самые двадцать лет моложе. Прекрасно, все-таки, быть здоровым.

Я добежал до березки и остановился, опершись о ствол. Янош подбежал одновременно со мной и стал рядом.

— С вами все в порядке?

Я кивнул. В конце концов, молодой человек не виноват, что Вацлав попросил его присматривать за мной. Не стоит отягощать его участь. И так Яношу приходится несладко. Он оторван на всю жизнь от семьи, друзей, знакомых, должен заново устраивать свою жизнь по совершенно незнакомому ему укладу. Он не знает наших обычаев, которые, как известно, сильнее законов, и законов, которые действуют там, где не хватает обычаев. Думается, Вацлав так и рассчитал. Он прекрасно знает, что я, не задумавшись, пошлю на фиг всех своих штатных служащих, включая медперсонал, но Яноша побоюсь обидеть. Как это он говорил? Раб — существо деликатное, о нем некому заботится, кроме хозяина. И пусть рабом Янош успел побыть только те несколько минут, когда его дядюшка Гойко писал купчую, заботится о нем, кроме нас с Вацлавом и Миланом, и правда некому.

— Бежим обратно, Янчи!

Я на бегу влетел прямо в объятия моего брата.

— Ого, какая темпераментная встреча! — засмеялся Венцеслав.

Милан поздоровался и принялся скептически меня оглядывать. Вероятно, моя физическая форма не произвела на него впечатления.

— Ромочка, мне кажется, тебе надо погодить с бегом. Дело не в здоровье, дело в образе жизни. Ты даешь на сердце неоправданно большую нагрузку. Не стоит забывать, что апологет бега трусцой умер на беговой дорожке от того самого инфаркта, от которого хотел убежать. Лучше больше ходить. У тебя же прекрасный парк, Ромочка, гуляй — не хочу. Уверен, ты даже не представляешь себе его истинных размеров.

Милан неисправим. Ему очень понравилось, что Вацлав называет меня Ромочкой, и он тоже зовет меня так, когда чем-нибудь озабочен или же хочет придать большую убедительность своим словам.

— Я бы гулял, — я поймал себя на мысли, что оправдываюсь перед секретарем моего брата и улыбнулся. — Я бы гулял, Милан, но Вацлав приходит ко мне в полдень на дневную медитацию, так что я не могу далеко удаляться от дворца.

— Я всегда подозревал в тебе склонность к тирании, Вацлав, но никогда не думал, что она доходит до такой степени.

— Склонность? — улыбнулся Венцеслав.

— Нет, тирания. Яромир прекрасно помедитирует в одиночестве. Но ему же невыносимо скучно бродить каждый день по одной и той же тропинке. А ходить полезно. Ноги — второе сердце, Славочка.

Вацлав поморщился и засмеялся. Так называл его Володимир. Восприемник Души Трехречья. Почему-то это больше никому в голову не приходило. Да и Володимир, думается, называл его так только потому, что Вацлав называл его Димочкой.

— Слушай, Яромир, давай завтра устроим пикник. Выберемся пораньше, выедем за город, а хочешь здесь, в парке. А, впрочем, зачем в парке? Покатаемся, погуляем. Захватим корзинку для пикника — подарок Володимира. Знаешь, она двухсторонняя. С одной стороны это термос, с другой — холодильник. Так как?

Разумеется, я согласился. Последний раз я был на пикнике примерно тогда же, когда и занимался бегом. А все почему — не правильно подбирал себе знакомых. С кем я раньше знался? С серьезными людьми, которые говорили со мной исключительно о серьезных вещах. А вот Вацлав познакомился по газетному объявлению с первым встречным и, какой успех! Может и мне объявление дать? Ищу друга по интересам. У самого интерес к жизни отсутствует. К самоубийству тоже. Но нет, надо оставить эти мысли, это меланхолия, это нехорошо. Завтра поедем на пикник, через пару месяцев приедут девочки, надо подготовиться к их приезду, потом свадьба, а потом… Да, ведь потом я и правда могу куда-нибудь поехать. Конечно, Вацлав прав, и ехать в экипаже, или, тем более, идти пешком, дело нестоящее. Я не в такой физической форме, и в таких годах, что уже никогда ее не обрету без нанесения значительного ущерба здоровью. Уж настолько-то в медицине я понимаю. Конечно, я буду вести более подвижный образ жизни, чем вел до сих пор, но спортсмена из меня не выйдет. Но ведь остается море. Я могу взять любой корабль, оборудовать его по своему вкусу, загрузить какие никакие товаришки для торговлишки, чтоб не скучно было, и плыть. Плыть куда глаза глядят и даже еще дальше. Я ведь свободен. Черт возьми, я свободен!