Далия Трускиновская - Книга магов (антология)

Впервые после смерти Яцека.

С Иосифом они прожили двадцать лет. Год в год, день в день; душа в душу. Ее ничуть не тяготило, что новый муж знает о ней все, а она о нем — ничего. О своем прошлом Иосиф молчал. Франческа не настаивала. Он устраивал ее такой, как есть: спокойный, хозяйственный, надежный. Этот не отправится в поход, где сложит голову, не станет ухлестывать за шалавами; не уйдет в запой, транжиря семейное добро…

Пить Иосиф пил, но меру знал. Руки и язык не распускал. Лишь однажды, хватив лишку, вдруг разоткровенничался:

— Кто я, Франя? Слепой циклоп — вот я кто!

По щекам Иосифа текли пьяные слезы.

Франческа обняла мужа, прижалась к нему и долго сидела, молча успокаивая любимого, пока тот не заснул прямо за столом.

Он имел свойство засыпать где попало, в самое неудачное время. Стоя, сидя; даже на ходу. Во время обеда. Работая в саду. Случалось, засыпал, разговаривая, посередине собственной реплики. Очнувшись, продолжал с прерванного слова, как ни в чем не бывало.

Франческа привыкла. Она родила Иосифу дочь Жанну и двух сыновей: Гуго и Херберта. Жизнь текла, как река по равнине, — без порогов и перекатов. Пожалуй, кликуша была счастлива.

Дочь Жанна выросла и вышла замуж. Когда у Жанны родился первенец, поздравить молодую мать собралась вся семья. Улыбаясь, Иосиф с порога велел предъявить ему внука, взглянул на красного орущего младенца — и переменился в лице. Вышел в сени, отчаянно скребя ногтем лоб — словно занозу вырвать хотел.

В глазах деда клубилась стеклянная муть.

Никто особо не смутился. Ну, заснуть невпопад приспичило. В первый раз, что ли? Когда через час Иосиф не объявился, встревоженная Франческа вышла во двор. Мужа там не было. И на улице — тоже.

Больше Слепого Циклопа никто не видел.

Это случилось через двадцать лет после свадьбы Иосифа и Франчески — день в день.

* * *

Когда женщина закончила рассказ, на балконе воцарилась тишина. Даже стражники, задремав на скамейке внизу, не прерывали молчания скабрезными байками и взрывами хохота. Они и храпеть-то перестали, словно во сне в их куцые головы явилось некое представление о деликатности. Дрых, наевшись от пуза, цепной Кудлач. Прятался в доме скорлупарь Реми. Вдали, за рекой, собирались тучи.

— Что он сейчас делает? — прервал молчание Серафим Нексус.

— Спит, — сразу поняв, о ком спрашивает лейб-малефактор, ответила кликуша. — Он обычно засыпает после таких приступов. И вообще… Он спит часто, но малыми порциями, как дед. Стоя, сидя, гуляя. Однажды Реми заснул верхом на лошади. Это очень смешит графа д’Ориоль. Его сиятельство любит внезапно будить Реми. В отличие от деда малыш просыпается необычным способом…

— Его способ пробуждения связан с третьим глазом?

— Нет. Скорее с акробатикой.

— Тогда не будем зря тратить время. Внук Иосифа Бренна, кто бы мог подумать…

Старец вздохнул. Казалось, Нексуса подменили: замашки паяца, ироничность, притворство, игра в доходягу — все сгинуло без следа. Так комедия, забыв взять объяснительную паузу, превращается в трагедию, протягивая когтистую лапу и беря за шкирку ошеломленный зал.

Сильный, опасный старый маг сидел на балконе, вертя в руках пустую чашку. К донцу прилип листик мяты.

— Отрок, запомни великую истину. Прошлое — коза. Вредная, настырная, вонючая коза-дереза. Когда ты полагаешь, что навеки избавился от нее, она тихонько подкрадывается сзади. И наподдает тебе рогами: чтоб помнил. Ладно, оставим философию в покое.

— Вы спасете его? — без особой надежды спросила хозяйка дома.

— Не знаю.

— Вы донесете на него?

— Не знаю.

— Есть ли смысл просить вас о милости, господин мой?

— Не знаю. Наверное, нет.

Тишина закончилась. Вскинулся спросонья один из стражников («Держи!., хватай ворюгу!., ахтыы…») и вновь забылся мутной дремой. Рявкнул для острастки Кудлач: нечего, мол, у ворот буянить! — и тоже угомонился. Громыхнуло за рекой, пустив отголоски меж дальними холмами. Несколько тяжелых капель упали в листву, но дождь медлил начаться.

— Врожденный «мановорот». — Нексус ни к кому конкретно не обращался, но Андреа весь обратился в слух. — Уникальная, убийственная аномалия. В состоянии покоя не отслеживается. У деда отслеживалась, а у внука — ни в какую. Почему?

— Дед был магом, — сказал Мускулюс, нащупывая ответ, вертевшийся где-то рядом. — Имел мощный резерв накопленной маны. Кроме того, дед не родился с третьим глазом. Он его открыл в зрелом возрасте, поощряя дурную направленность. Это уже потом «вороний баньши» Бренна переродился в злокачественную «язву».

Мысли стаей гончих псов окружили ответ. Тот еще сопротивлялся, скалил клыки, но мало-помалу из беглеца становился добычей. Осталось лишь отрезать добыче голову и повесить над камином в качестве трофея. Сомнительного трофея, надо сказать.

Малефик вполне бы обошелся без него.

— «Мановорот» Бренна сосал ману из носителя. Носитель закрывался с помощью Высокой Науки. Чары, волшба; засовы и запоры. У Реми нет резерва накопленной маны. Минимум, свойственный обычному человеку, и все. «Мановорот» скорлупаря…

Андреа покосился на хозяйку: не обиделась ли? Ох, язык мой… Женщина торопливо, заискивая, кивнула: ничего, вы правы, сударь, убогий он у меня… Должно быть, она видела в Мускулюсе «доброго следователя», по контрасту со «злым» лейб-малефактором. Прошлое — коза, подумал Андреа. А надежда — мышь.

Она ищет лазейки там, где их нет.

— «Прободная язва» Реми берет ману отовсюду, куда дотягивается. Не злокачественное перерождение магии, а природное явление. Стихийное бедствие, что ли? Фактически парень — канал. Труба, связывающая внешний объект с «прободным» фонтаном. «Мановорот» открывается, срабатывая на сигнал: «глаза в глаза». Затем он всасывает всю ману, до какой способен дотянуться, и выплескивает на объект в виде порчи. Отсроченной, замечу. Собака наелась и спит, граф д’Аранье не сразу упал в овраг…

— Пес спит, — кивнул старец. — А граф, пожалуй, вообще не узнал, что его сглазили. Звери чувствительней нас, людей. Продолжай, отрок.

— Парень — канал, — повторил Мускулюс. — Дырка в плотине…

Озноб липкими пальцами ощупал спину малефика. Лишь сейчас, сдуру брякнув про «дырку», он понял, из каких глубин всплыла странная ассоциация. Легенда о мальчике, который пальцем заткнул брешь в плотине и спас родной город от наводнения. Овал Небес, Реми Бубчик всю свою короткую, всю несчастную жизнь затыкает пальцем дыру в собственной голове!

Андреа представил, как он сам день за днем трясет башкой, стараясь ни на чем не останавливать взгляд. Силы души, сколько их ни есть, вкладывает в одно: никому никогда не смотреть в глаза! Превращается в идиота, в маниака, скорлупаря, одержимого одной жгучей мыслью о целостности скорлупы. Палец синеет, немеет, случается, вылетает из дырки, и напор воды хлещет куда попало — вставить обратно, любой ценой, заткнуть, сдержать, остановить, терзаясь угрызениями совести за тех бедолаг, кто утонул в разливе…