Стивен Кинг - Стрелок

Прежде это снадобье частенько его раздражало: его «эго», слишком сильное (а может, ещё и слишком примитивное), не получало удовольствия от того, что его затеняли, отодвигали на задний план, делая мишенью для более чутких, более проникновенных эмоций — они щекотали его, как кошачьи усы, и его это бесило. Но на этот раз ему было спокойно. И это было хорошо.

Он вышел на поляну, вступил в круг и встал там, позволив своим мыслям течь свободно. Да, теперь оно надвигалось быстрее, настойчивее и жёстче. Трава резала глаз своей зеленью; казалось, стоит только коснуться её рукой, и рука тоже окрасится в зелёный. Он еле сдержал шаловливое искушение — попробовать.

Но прорицательница молчала. Не было и сексуального возбуждения.

Он подошёл к алтарю и застыл на мгновение перед плоским камнем. Мысли путались. Зубы во рту ощущались как что-то лишнее, чужеродное — словно крошечные могильные камни в розовой влажной земле. Мир наполнился светом, слишком резким и ярким. Стрелок взобрался на алтарь и лёг на спину. Его сознание превратилось в дремучие дебри, мысли — в причудливые растения, которых он в жизни не видел и даже не подозревал, что такие бывают: густое сплетение ив на берегах мескалинового ручья. Небо стало водой, и он воспарил над ней. От одной этой мысли голова у него закружилась, но его это уже не тревожило.

Ему вдруг вспомнились строчки из одного старинного стихотворения, на этот раз — не детские стишки, «нет». Его мама боялась всех зелий и неизбежной потребности в них (как боялась она и Корта, и его обязанности бить мальчишек). Эти стихи дошли до них из одного из Убежищ мэнни к северу от пустыни, где люди всё ещё живут в окружении механизмов, которые в основном не работают… а те, что работают, иногда пожирают людей. Строки кружились в сознании, напоминая ему — безо всякой связи, как это всегда и бывает при мескалиновом наплыве — о снежинках внутри стеклянного шара, который был у него в детстве, такой таинственный, полусказочный шар:

В деревьях, нависающих над алтарём, проступали лица. Как зачарованный, он отрешённо смотрел на них: вот дракон, извивающийся и зелёный, вот древесная нимфа с манящими руками-ветвями. Вот живой череп, расплывающийся в ухмылке. Лица. Лица.

Внезапно трава на поляне затрепетала, склонилась.

Я иду.

Я иду.

Смутное волнение в глубинах его плоти. «Не слишком ли далеко я зашёл?» — успел ещё подумать стрелок. От душистой травы на Спуске, где они лежали со Сюзан, — вот до такого.

Она прижалась к нему: тело, сотканное из ветра, грудь — из сплетения ароматов жасмина, жимолости и роз.

— Пророчествуй, — сказал он. Во рту появился противный металлический привкус. — Скажи всё, что мне надо знать.

Вздох. Тихий всхлип. Плоть стрелка напряглась, затвердела. Лица склонялись к нему из листвы, а за ними виднелись горы — суровые и безжалостные, с оскаленными зубами вершин.

Тело, прильнувшее к нему, вдруг заёрзало, пытаясь его побороть. Он почувствовал, как его руки сами сжимаются в кулаки. Она наслала ему видение. Пришла к нему в облике Сюзан. Это Сюзан Дельгадо лежала сейчас на нём. Сюзан, прелестная девушка у окна, которая ждала его в заброшенной хижине гуртовщика на Спуске — ждала, распустив волосы по спине и плечам. Он отвернулся. Но её лицо вновь оказалось у него перед глазами.

Розы, жимолость и жасмин, прошлогоднее сено… запах любви.

Люби меня.

— Предсказывай, — сказал он. — И говори правду.

— Пожалуйста, — плакала пророчица. — Почему ты такой холодный? Здесь всегда так холодно…

Руки скользили по телу стрелка, дразнили его, разжигали огонь. Тянули. Подталкивали. Увлекали. Ароматная чёрная щель. Влажная, тёплая…

Нет. Сухая. Холодная. Мёртвая и бесплодная.

— Сжалься, стрелок. О пожалуйста. Прошу тебя. Умоляю о милости! Сжалься!

— А ты бы сжалилась над мальчиком?

— Какой ещё мальчик?! Не знаю я никакого мальчика. Мальчики мне не нужны. Пожалуйста. Я прошу.

Жасмин, розы, жимолость. Прошлогоднее сено, где ещё теплится дух летнего клевера. Масло, пролитое из древних урн. Бунт плоти.

— Потом, — сказал он. — Если то, что ты скажешь, как-то мне пригодится.

— Сейчас. Пожалуйста. Сейчас.

Он позволил своему сознанию раскрыться перед ней, но только — сознанию, разуму, который есть полная противоположность чувствам. Тело, нависающее над ним, внезапно застыло и словно бы закричало. Его мозг превратился в канат, серый и волокнистый — и каждый как будто тянул этот канат на себя. На несколько долгих мгновений исчезли все звуки, кроме тихого дыхания стрелка и лёгкого дуновения ветра, от которого лица в листве дрожали, строили рожи, подмигивали ему. Даже птицы умолкли.

Её хватка ослабла. Снова раздались рыдания и вздохи. Нужно действовать быстро, иначе она уйдёт, ибо остаться теперь означает для неё ослабнуть, опять раствориться в бесплотности. По-своему, может быть, умереть. Он уже чувствовал, как она отступает, ускользает из круга камней. Ветер выводил на траве трепещущие, перекошенные узоры.

— Пророчествуй, — сказал он и сурово добавил: — И говори правду.

Тяжёлый, усталый вздох. Он бы уже сейчас сжалился над ней и выполнил её просьбу — если бы не Джейк. Если бы вчера ночью стрелок опоздал, Джейк был бы мёртв. Или сошёл бы с ума.

— Тогда спи.

— Нет.

— Тогда пребывай в полусне.

То, о чём она просила, — это было опасно. Но, наверное, необходимо. Стрелок поднял глаза к лицам в листве. Там шло представление: целое действо ему на забаву. Миры возникали и рушились у него на глазах. На слепящем песке вырастали империи — там, где вечные механизмы усердно трудились в припадке неистового электронного сумасшествия. Империи приходили в упадок и погибали. Вращение колёс, что трудились бесшумно и бесперебойно, потихоньку замедлялось. Колёса уже начинали скрипеть и визжать, а потом останавливались навсегда. Сточные канавы концентрических улиц, обшитых листами нержавеющей стали, заносило песком под темнеющими небесами, полными звёзд, что сверкали, как россыпи холодных камней-самоцветов. И сквозь всё это нёсся ветер — умирающий ветер перемен, пропитанный запахом корицы, запахом позднего октября. Стрелок наблюдал, как меняется мир, как мир сдвигается с места.

В полусне.

— Три. Вот число твоей судьбы.

— Три?

— Да. Три — мистическое число. Трое стоят в средоточии твоего поиска. Другое число будет позже. А сейчас их трое.

— Кто эти трое?

— «Мы провидим лишь малые части, и тем туманится зеркало предсказаний».

— Говори всё, что видишь.

— Первый молод, темноволос. Сейчас стоит он на грани грабежа и убийства. Демон его осаждает. Имя демону — ГЕРОИН.