Диана Волхонская - Сказка о долге (СИ)

Девочка собралась с мыслями и, опустив синие глаза, начала:

— Мать моя была дочерью колдуна-оборотня. С детства знала то, что простым смертным не дано, могла лечить, а могла и убить одним лишь взглядом. Большую силу имела. Вздумалось ей однажды задурить светлую голову молодцу одному, и, уж не знаю как, а вышло, что сама в него влюбилась без памяти. И так ей захотелось обычной человеческой жизнью пожить, что ушла она с этим молодцем от отца своего, приняла крещение и поселилась средь людей. Поначалу все хорошо было: свадьбу сыграли, хозяйство завели, детей родили: сначала меня, а потом сыночка, — маленькая Веда торопливо смахнула упавшую слезу. — Так все было славно и справно, что зависть людскую своим счастьем вызвали. Стали люди небылицы про мать рассказывать, мол по ночам не спит, а ворожит да порчу на всех, кто на нее недобрым взглядом посмотрел, наводит. До такого дошло, что в церковь впускать перестали, ото всех дворов гнали. Даже те, кто ранее другом назывался…. Обидно стало матери, ведь не колдовала она с того дня как крест на себя надела. Подумали они с отцом, да и решили от людей в лес податься. Там высокую избу поставили, хозяйство завели: птицу, скот держали. Звери лесные обходили их стороной, и не потому, что мать заклятье наложила, а потому, что отец ее — колдун, сжалился и о семье позаботился. Так прожили десять лет. Но однажды случилась в деревне падучая у скота. Решили люди, что это месть колдуньи. Собрались и пришли к нашему дому, и все с вилами, да с топорами. Отец говорить с ними стал, а они его топором по голове и к избе нашей шасть! Мать двери заперла, нас с братом под лавки затолкала и вдруг вижу я, стала она из человека в зверя превращаться, в волчицу черную. Тут в избу люди ворвались и давай крушить все подряд. Мать на них бросилась, но слишком силы неравные были. Когда ее убивали, она зверем была. Помню только как кровь из ее вспоротого брюха на пол хлынула. Потом брата нашли и топором порубили… — девочка остановилась. Ее лицо в одно мгновенье стало взрослым. Две глубокие поперечные морщинки легли меж бровей. — Помню личико его перепуганное, — дрожащим женским голосом продолжала повзрослевшая Веда, — как силой вытаскивали его из под лавки, как он вырывался и плакал, но ни разу не глянул в мою сторону, чтобы не выдать.

У внимательно слушавшей рассказ Лады задрожал подбородок. Мать Радомира молчала, крепко прижав к лицу ладонь. По ее морщинистым щекам лились тихие слезы.

— Я видела все это, — продолжала Веда, — и что-то со мной в тот миг произошло, будто вывернуло наизнанку. Все помутилось, руки-ноги выгнулись, и стала я зверем оборачиваться, да так быстро, что не углядел в суматохе никто. Выскочила я из под лавки, меж ног людских проскочила щенком и умчалась в лес. Там меня дед и нашел…

— Погоди! — изумленно перебила старушка. — Я помню, когда еще ребенком была, люди какую-то колдунью с ее выводком в избе сожгли… Свят, свят! — испуганно перекрестилась она, — так это мать твоя была?

— Да, — угрюмо кивнула Веда. — Я после того три года в волках проходила, все никак не могла в человеческий облик вернуться…. Лучше б волком и осталась, — сокрушенно вздохнула ведунья и со вздохом вдруг снова стала девушкой. — Меня дед в человека обратил. Сказал, что я хоть и оборотень, но дивный, что по желанию своему могу совсем к волкам уйти и жить среди них как своя. Я того и хотела, но дед остановил. Стар он совсем стал, время ему пришло помирать, и очень просил принять от него дар колдовской. Не смогла ему отказать. Так стала ведьмой… Травы собирать меня мать научила, а вот всему остальному уже дед учил, сколько успел. Жили в землянке, где сейчас мое логово. К деду люди издалека ходили, кому богатства подавай, кому власти, кому оберег нужен, кому врага со свету сжить. Насмотрелась я на всяких людишек … — лицо Веды стало злым и прибавило пару десятков лет. — Когда дед умер, такие люди стали ходить ко мне. Однажды пришел человек, в котором я узнала убийцу брата. Он не знал кто я, думал просто ведьма. Помощи просил, сын у него умирал от хвори диковинной. Жаловался мне гость, что отрок его по ночам не спит, кричит, есть перестал и все о волчице черной рассказывает. Рассмеялась я в лицо этому гостю, сама волчицей обернулась и выгрызла его сердце. Ничего слаще той крови я в жизни не пробовала…

Глаза Веды при этих словах сверкнули жутким желтым огнем, ногти на руках стали длинными, а лицо вытянулось, приняв очертания звериной морды. Внезапно она очнулась и в одно мгновенье снова стала милой девушкой. У хозяев же от таких превращений мурашки бежали по спинам.

— Уж простите меня, люди добрые, — с болью в голосе проговорила Веда, — никак не могу забыть этого. Такую радость и облегчение я испытала от мести, что решила выследить всех, кто мою семью погубил. Но вышло так, что это было мое первое и последнее смертоубийство. В один из дней я вышла на след одного из убийц, и сама попала под стрелу… Помнишь тот день? — обратилась она к матери Радомира. — Тогда мы впервые свиделись.

— Помню, — ответила старушка, и ее лицо исказила гримаса ужаса от внезапно настигшей догадки, — всё помню…. И теперь понимаю.

Веда мрачно улыбнулась, не сводя с нее глаз, а Радомир недоуменно поглядел на перепуганную мать.

— Я тогда с жизнью простилась, — медленно продолжала Веда. — Думала все, конец пришел. Оказалось, нет. Вот тогда и поняла, что не все люди мерзкие. Вспомнила доброго отца своего, мать, подумала о твоем мягком сердце. Ведь любила ты детей своих так, как нас с братом мать любила… Когда пришла к тебе через год, то в самом деле помочь хотела.

— Я знаю, Веда! — виновато перебила старушка. — Ты прости меня за все. Нас всех прости! — ее глаза испугано бегали, не в силах выдержать взгляда ведуньи. — Я ведь со страху так бранилась с тобой раньше. И за коромысло прости меня старую.

Старушка взволнованно дышала. Она встала со своего дальнего места и присела между Ведой и Радомиром.

— Это ты сейчас со страху винишься, — холодно улыбнулась Веда, с хитрецой в глазах наблюдая за волнением женщины. — А вот от коромысла твоего у меня долго кости хрустели.

Радомир взял мать за руку и почувствовал, как та дрожит. Старушка, не глядя на него и улыбаясь Веде, крепко сжала руку сына, и ее тревога передалась ему. Веда все также не сводила глаз с женщины.

— Я ведь все понимаю, — грустно продолжала ведунья, и по ее лицу разбежались глубокие морщинки. — Нелегко тебе было сына ко мне присылать и помощи просить.

— Нелегко, — упавшим голосом подтвердила женщина.

— И все же сильна вера твоя! Ведь так и не приняла из моих рук оберега, да и сын твой хорош: на врага без кольчуги попер! — Веда горько рассмеялась. — Совсем меня с толку сбил. Я ж коня испугать хотела и от стрелы увести, а не с жизнью проститься.