Год дракона (СИ)

Федор и Александр Глуховы были выписаны Никитой Акинфиевичем Демидовым из Санкт-Петербурга, где обучались инженерному делу под покровительством Акинфия Демидова. Братья Глуховы, поскольку были приезжими, отчаянно нуждались на новом месте не столько в проводниках, сколько в толковых парнях, смыслящих в строительстве вообще. Сын каменщика Иван Кожемякин да пахарь Степан Мурашов оказались как нельзя лучше годными для инженерного дела. Степан имел природное чутье земли, мог с точностью рассказать, какая почва для чего пригодна, какую пахать можно, на какой строить, а какая и вовсе не годна для дела. Также он разбирался и в горных породах, знал штук двадцать разновидностей гранита и мрамора, слюды и сланца. Именовал он их народными названиями, но старший Глухов, Федор, только диву давался, сколько многообразны и полезны, а порой и уникальны знания Мурашова.

Иван Кожемякин же слыл мастером в каменном строительстве, хотя его предки возводили не только каменные крепости и храмы, но и деревянные мельницы, часовни и даже барские хоромы. Все знания пращуров сливались в голове Ивана, как ручейки сливаются в могучую реку. И река эта величественно катила свои воды, щедро одаривая всех, кто приходил к ней напиться.

Этих толковых мужиков с природной смекалкой высмотрел Александр и сразу позвал в артель – помощниками мастера. Артель занималась прокладкой новой дороги от недавно разработанных железных руд до завода. Старая дорога была построена наспех, без учета особенностей почвы. Она хоть и была прямой, но по весне ее затапливало так, что ни одна подвода не могла пройти. Поэтому Никита Демидов задумал построить новую дорогу, для чего и вызвал опытных инженеров.

Работа началась по весне – едва сошел снег и земля прогрелась так, что ее можно было копать. Тогда-то Глуховы и обзавелись двумя помощниками: в мае – Степаном Мурашовым из деревни Ключи, а на Троицу – Иваном Кожемякиным из Михеино. Строительство первой половины дороги уже близилось к завершению, когда инженерам пришлось внести изменения в первоначальные планы. После проливных дождей в июле низину, где должна была пройти дорога, сильно затопило, и Федор предложил поискать обход. Александр с двумя своими помощниками выезжал в леса на несколько верст окрест, чтобы разведать, насколько там земля пригодна для прокладки пути.

И вот теперь Иван шагал по улице, что выходила на пригорок, к невысокой часовне, которую стоил еще его отец. Там его ждала телега из Ключей: Александр Глухов распорядился, чтобы его помощников каждое утро доставляли в строительный поселок. Поскольку Ключи располагались дальше от поселка, чем Михеино, то и лошадь снаряжали оттуда.

Телега подъехала, когда Иван миновал последний дом и до часовни оставалось пройти еще с треть версты. Он приветливо махнул рукой сидящим в телеге вознице Андрею Рябову и Степану Мурашову. Андрей ответил кивком головы: был он мужиком угрюмым и неразговорчивым, а вот Степан тоже помахал в ответ.

– Дождь-то добрый прошел, – первым заговорил Степан, когда Иван приблизился настолько, что мог уже его слышать. Хоть сам Мурашов был сухопарый и низкорослый, голос имел басовитый и на всех праздниках слыл первым запевалой.

– Добрый, – согласился Иван. – Вот сенокос только в разгаре.

– Не беда, – отмахнулся Степан. – Землица мягче будет, трава больше соков сохранит.

Иван покачал головой и взобрался в телегу.

– Закончим к Спасу, как полагаешь? – снова спросил Мурашов, выдержав, однако, положенное молчание. Неловко было начинать разговор вот так, с бухты-барахты.

– Да кто их разберет? – пожал плечами Иван. – Дорога, что вперед проложили, тоже сгодилась бы. Чутка там подсыпать надо. Из карьеру щебень али там крошку каменную подвезти да насыпь сделать добротную. Так и никакие подтопи не страшны.

– А что же Федор Николаич говорит? – живо поинтересовался Степан.

– Грит, щебень везти несподручно. Крюк придется делать в пять верст. Но коли уж другого места для дороги не найдут, то и сгодится щебень-то!

– Дело говоришь! Мы что – темный люд, простота. А Николаичи-то оба ученые, башковитые. Им решать. А мы – люди иной нужды. Наше дело – подсобить. Скажут новую дорогу строить – будем строить. Али решат ту продолжить, то насыплем щебня-то. Жалко разве? Добротно насыплем, чтобы не как в Пичугином долу.

Иван молчал, слушая разглагольствования товарища. Он глядел, как розовый небосвод светлеет, как неистово пробиваются из-за горизонта лучи светила – жаркие, яркие.

Будучи восьми лет от роду Иван помогал отцу строить храм. Не здесь, не в Михеино, а севернее, в городе с двухэтажными каменными домами. И там артельщик Онуфрий – молодой еще мужик, но уже плотно пристрастившийся к браге – зачем-то, может, смеха ради, а может, из жалости – обучил мальчонку Кожемякина грамоте. Рассказал про буквы, научил складывать их в слова, а слова – в цепочки со смыслом. Никаких книг у Онуфрия не было, сохранился только листок печатного календаря, который он подобрал на улице возле каменного дома купца Евласова. В календаре говорилось, что Михаил Ломоносов сконструировал какую-то однозеркальную зрительную трубку, именуемую непонятным словом «телескоп», чтобы через нее наблюдать за движением небесных тел и Солнца. Маленький Ваня Кожемякин не знал, кто такой Ломоносов, но очень завидовал этому ученому мужу, который теперь наверняка узнает, что делает светило после того, как спрячется за горизонт.

С тех пор минуло двадцать лет, но Иван все думал о солнце, о том, какое оно там, за горизонтом. Умаляет ли свой жар или, наоборот, сбрасывает душную облатку, чтобы наконец засиять что есть мочи, вдохнуть полной исполинской грудью, не боясь загубить все живое. А потом, отдохнув, снова надевать защитный мундир и неспеша подниматься на небосвод. Еще Иван считал, что огонь – это частички солнца. Падают на землю, как капли пота с лица труженика. Где упали – там пожар. А человек, коли с умом распорядится этими каплями, то сможет обернуть их себе во благо, а коли нет – то погибнет.

Иван давно хотел поговорить с Александром Глуховым про солнце. Узнать мнение ученого человека о том, куда уходит светило. Были у Кожемякина свои мысли на этот счет, не без этого. Он вот смекнул, что Ад неспроста находится в преисподней. Туда спускается солнце, чтобы без устали печь грешников, чтобы подкидывать в костры жар. Там оно отводит душу, выпуская на волю свою истинную силу. А потом смиряет мощь и снова восходит на небо, чтобы дарить всякой животине и травине свое ласковое тепло.

Из раздумий его вывел голос Степана, который стал тише и немного подрагивал.

– Вань, как думаешь? А вдруг наткнемся?

– На что? – нахмурился Кожемякин, поняв, что пропустил начало разговора.