Сара Маас - Двор Тумана и Ярости

Семья.

Весь этот дом наполнял меня внутренним теплом семьи, которого у меня, по сути, никогда и не было, на который я и надеяться не могла. Я перестала его ожидать, свыкнувшись с этикетом и формальностями жизни в поместье Тамлина. Свыкнувшись с ролью символа для сломленного народа, с ролью золотого идола и марионетки Высшей Жрицы.

Я открыла дверь, и меня встретил лёгкий холод, но свечи почти мгновенно зажглись и осветили, и согрели пространство вокруг, благодаря магии, поддерживающей дом в приемлемом состоянии. На полках не было пыли (наверняка благодаря все той же магии), сверкали изобилием запасы еды, книги, спортивное оборудование, свертки, верёвки и, вот сюрприз, еще оружие. Я навела порядок среди этих свидетельств приключений прошлого и будущего. Я так погрузилась в это занятие, что почти прошла мимо…

Полдюжины банок с краской.

Бумага и несколько холстов. Кисти, старые и измазанные краской. Кто-то явно поленился их почистить.

Там было и много других художественных принадлежностей: пастель, акварели, нечто, похожее на уголь для набросков, но… Я взглянула на краску, кисти.

Кто из них мог пользоваться всем этим, застряв здесь, как и я, или, наоборот, наслаждаясь выходными вместе с остальными?

Я убедила себя в том, что мои руки трясутся из-за холода, а не из-за того, что впервые за долгое время я приоткрываю крышку краски.

Всё ещё свежая. Возможно, помогла всё та же магия.

Я взглянула на тёмную, бликующую жидкость в банке: синяя.

И тогда я начала собирать остальные принадлежности.

* * *

Я рисовала весь день. А когда солнце зашло, я рисовала и всю ночь.

Луна исчезла к тому времени, как я помыла руки, лицо и шею, и пошла спать, не потрудившись даже раздеться, упала на кровать и заснула, будто мёртвая.

Я проснулась с кисточкой в руках, до того, как весеннее солнце не продолжило было заставлять горы оттаивать.

Я останавливалась только чтобы поесть. Солнце снова зашло, уставшее от проделанной работы: глубоких и многочисленных вмятин в снегу, когда я услышала стук в переднюю дверь.

Измазанный в краске, мой кремовый свитер был совершенно испорчен. Я застыла.

Ещё один стук, лёгкий, но настойчивый.

— Пожалуйста, будь живой, — послышалось из-за двери.

Я не знаю было это облегчение или разочарование, которое опустилось в моей груди, когда я открыла дверь и обнаружила Мор, выдыхающую облачка пара в её замёрзшие руки.

Она посмотрела на краску на моей коже, в волосах, на кисточку в моей руке.

А потом на то, что я сделала.

Мор вошла в дом из морозной весенней ночи и тихо присвистнула, закрывая дверь.

— Определенно, тебе было чем заняться.

В самом деле.

Я раскрасила почти каждую поверхность в главной комнате.

И не просто широкими разноцветными полосами, но маленькими изображениями. Некотрые были простыми: череда сосулек, свисающая с прохода. Сначала они таяли под первыми лучами весны, потом взрывались, превращаясь в летние цветы, перед свечением и трансформацией в осенние листья. Я нарисовала кольцо из цветов вокруг кофейного столика у окна, листья и языки пламени вокруг обеденного стола.

Но между всеми этими замысловатыми рисунками я нарисовала их. Частички и обрывки Мор и Кассиана, и Азриэля, и Амрен… и Риса.

Мор подошла к огромному очагу, где я разрисовала каминную полку в чёрный с золотыми и красными прожилками. Глядя вблизи, это казалось просто красивой краской, но глядя с дивана…

— Иллирийские крылья, — произнесла она. — О, они никогда не перестанут ликовать и восхищаться этим.

Она подошла к окну, которое я украсила ниспадающими прядями золота, латуни и бронзы. Мор потрогала свои волосы и наклонила голову.

— Мило, — сказала она и вновь оглядела комнату.

Её взгляд упал на открытый проход в коридор спальни. И она, поморщившись, спросила:

— Почему там глаза Амрен?

Действительно, прямо над аркой я нарисовала пару светящихся серебряных глаз.

— Потому что она всегда наблюдает.

Мор фыркнула.

— Так не пойдет. Нарисуй мои глаза рядом с её, чтобы наши мужчины всегда знали, что мы обе наблюдаем за ними, в следующий раз, когда они будут напиваться здесь целую неделю.

— Они такое могут?

— Бывало. — До Амаранты. — Каждую осень все трое из них закрывались здесь дней на пять, а потом пили и пили, охотились и охотились, а затем возвращались обратно в Веларис чуть живые, но улыбаясь до ушей. Знание того, что теперь им придётся делать это под нашими пристальными взглядами, согревает мое сердце.

Улыбка растянулась на моём лице.

— Кому принадлежала эта краска?

— Амрен, — сказала Мор, закатывая глаза. — Однажды летом мы все были здесь, и она захотела научиться рисовать. Она пыталась два дня, а потом ей надоело, и она решила охотиться на бедных созданий вместо этого.

Из меня вырвался тихий смешок. Я подошла к столу, который я использовала, как главную поверхность для смешивания и хранения красок, и, возможно, я была трусом, но я стояла к Мор спиной, когда спросила:

— Есть какие-нибудь новости о моих сёстрах?

Мор осматривала шкафчики, наверное оценивая запас еды и необходимых мне вещей, она ответила мне через плечо:

— Нет, ещё нет.

— Он… ранен? — я оставила его в холодной грязи, раненого и борющегося с ядом в крови. Я пыталась не задумываться над этим, пока рисовала.

— Всё ещё выздоравливает, но уже в порядке. Злится на меня, конечно, но тут он бессилен.

Я соединила золотой цвет, который использовала для волос Мор и красный от иллирийских крыльев, и смешивала, пока не получился ярко-оранжевый.

— Спасибо, что не сказала ему, что я здесь.

Мор только пожала плечами. На столешнице начала появляться еда: свежий хлеб, фрукты, миски с чем-то, чей приятный аромат я слышала через всю комнату, и это почти заставило меня рычать от голода.

— Но ты всё равно должна с ним поговорить. Сначала, конечно, немного потомить его, но… ты должна выслушать его, — она не смотрела на меня, пока говорила. — У Риса всегда на все есть свои причины, и он может быть чертовски заносчивым, но он обычно прав в своих инстинктах. Он совершает ошибки, но… Просто выслушай его.

Я уже решила, что так и сделаю, но сказала:

— Как прошёл твой визит в Двор Кошмаров?

Она молчала какое-то время, её лицо стало неописуемо бледным.

— Нормально. Всегда приятно увидеть моих родителей, как ты, наверное, понимаешь.

— Твой отец поправляется? — я добавила кобальтовый цвет сифонов Азриэля к оранжевому и смешивала, пока не получила богатый оттенок коричневого.

Небольшая, лукавая улыбка.

— Медленно. Я должно быть случайно сломала ему еще пару костей во время своего визита. Моя мать после этого прогнала меня из их личных комнат. Какой позор.