Сара Маас - Двор Тумана и Ярости

Сладко-медовый голос поющий древнюю, ужасную песню. Я слышала ее раньше — немного измененную, но ее пели люди, которые не имели ни малейшего понятия, что она брала своё начало из уст фейри.

Я послушала еще некоторое время, стараясь услышать еще кого-нибудь. Но там был только топот, гудение какого-то устройства и песня Ткачихи.

Мое дыхание стало тяжелым, но я выровняла его — тихо вдыхая-выдыхая воздух ртом. Я приоткрыла входную дверь всего на дюйм.

Ни скрипа, ни визга ржавых петель. Еще одна деталь прекрасной ловушки, практически приглашавшая воров внутрь. Когда дверь была достаточно широко открыта, я заглянула внутрь.

Большая комната с маленькой закрытой дверью на противоположном конце. Ряды полок от пола и до потолка образовывали стены, заполненные разными побрякушками: книгами, ракушками, куклами, травами, гончарными изделиями, обувью, кристаллами, еще книгами, драгоценностями… На потолке на деревянных стропилах висели самые разные цепи, мертвые птицы, платья, ленты, узловатые кусочки дерева, нити жемчуга…

Лавка старьевщика — какой-то бессмертной барахольщицы.

И эта барахольщица…

В сумраке хижины стояло большое прядильное колесо, покрытое трещинами и изношенное временем.

И перед этой древней прялкой спиной ко мне сидела Ткачиха.

Ее густые волосы были цвета насыщенного оникса, они спадали на ее тонкую талию в то время, как она работала за колесом; ее белоснежные руки подавали и накидывали нить вокруг острого как шип веретена.

Она выглядела молодой, ее серое платье было простым, но элегантным и переливалось в тусклом лесном свете, проникающем сквозь окна, когда она пела голосом, полным сверкающего золота:

Волокно, что она заправляла в колесо, было белым и мягким. Как шерсть, но… Какой-то человеческой частью сознания я знала, что это была не шерсть. И поняла, что мне не хочется знать, с какого существа она это взяла, из кого она пряла эти нити.

Потому что на полке прямо за ней друг на друге стояли катушки нитей — любого цвета и текстуры. А на полке, чтобы была близ нее, протянулось множество рядов этих тканых нитей — тканых, сообразила я, на огромном ткацком станке, практически скрытом во тьме около очага. На ткацком станке Ткачихи.

Я пришла в день прядения — пела ли бы она, явись я в день плетения? Я уже знала ответ, скрытый в этом странном, наполненном ужасом запахе, исходящем от рулонов ткани.

Волчица. Я была волчицей.

Я ступила в хижину, избегая разбросанного по земляному полу мусора. Она продолжала работать; ее колесо весело дребезжало, создавая невероятный контраст с ее ужасной песней:

Я осмотрела комнату, стараясь не вслушиваться в текст.

Ничего. Я не чувствовала… ничего, что могло подтолкнуть меня к одному конкретному предмету. Наверное, было бы настоящим облегчением, если бы я действительно не была той единственной, кто сможет отследить Книгу — если бы сегодня не было началом того, что определенно будет чередом напастий.

Ткачиха сидела там, работая.

Я изучала взглядом полки, потолок. Время истекало. Мое время истекало, и его практически не осталось.

Рис отправил меня на безнадежное дело? Может быть, здесь ничего и не было. Может, этот предмет уже забрали. Такое было бы вполне в его духе. Поддразнить меня в лесу, увидеть какого рода вещи заставят мое тело среагировать.

И может, в тот момент я обижалась на Тамлина достаточно, чтобы насладиться той смертельной долей флирта. Наверное, я была таким же монстром как и женщина, что пряла передо мной.

Но если я была монстром, тогда и Рис им был, предположила я.

Рис и я были одинаковыми — не только из-за силы, что он мне подарил. Я бы не удивилась, если бы Тамлин тоже возненавидел меня, как только понял, что я и правда ушла.

Затем я почувствовала это — словно хлопок по плечу.

Я повернулась, наблюдая одним глазом за Ткачихой, а другим за комнатой, обходя лабиринт столов и мусора. Он притягивал меня к себе словно маяк — луч света, в котором сквозила полуулыбка Рисанда.

«Здравствуй», казалось, он говорил. «Ты наконец пришла забрать меня?»

Да — да, хотелось сказать мне. Даже когда часть меня желала совсем другого.

Ткачиха пела позади меня:

Я последовала за пульсацией — по направлению к висящей у очага полке. Ничего. И на второй полке ничего. Но на третьей, чуть выше уровня глаз… Там.

Я почти почувствовала его солоновато-цитрусовый запах. Костерез был прав.

Я поднялась на цыпочки, чтобы изучить полку. Старый нож для писем, книги, обтянутые кожей, к которым мне не хотелось прикасаться или нюхать, горсть желудей, потускневшая корона из рубинов и яшмы, и…

Кольцо.

Кольцо из переплетенных золотых и серебряных нитей, с вкраплениями жемчуга и украшенное глубоким, насыщенным синим камнем. Словно сапфир, но что-то другое. Я никогда не видела такого сапфира, даже в мастерской моего отца. Этот… Я готова была поклясться, что в этом тусклом свете круглая, непрозрачная поверхность камня излучала очертания шестиконечной звезды.

Рис — на нем стояло имя Риса.

Он отправил меня сюда за кольцом?!

Ткачиха пела:

Я наблюдала за ней еще мгновение, оценивая расстояние между полкой и открытой дверью. Схвачу кольцо, и через секунду я выберусь. Тихо, тихо, спокойно.

Я опустила руку к одному из привязанных к моим бедрам ножу. Когда я вернусь к Рису, возможно, я ударю его им в живот.

Это быстрое, мимолетное воспоминание о фантомной крови, покрывающей мои руки. Я знала какого это — вонзать кинжал в кожу, кости и плоть. Знала, как будет стекать кровь, как он будет стонать от боли…

Я отгородилась от этой мысли, даже когда могла почувствовать кровь тех фейри, стекающую по той моей человеческой части, которая не умерла и не принадлежала никому, кроме несчастной меня.