Сара Маас - Двор Тумана и Ярости

— Каким он был? Мир смертных? — спросил он.

Я ковыряла клубничный салат на своей тарелке.

— Я видела лишь малую его часть. Моего отца звали Принцем Торговцев, но я была слишком юна, чтобы путешествовать с ним в другие части мира людей. Когда мне было одиннадцать, он потерял свое состояние на партии грузов, отправленных в Бхарат. Мы провели следующие восемь лет в нищете, в захолустной деревушке рядом со Стеной. Именно поэтому я не могу сказать за весь мир смертных, но когда я говорю, что видела там… это было сложно. Жестоко. Здесь, кажется, классовые различия более размыты. А там все определяется деньгами. Они у тебя либо есть, и ты не делишься ими, либо ты брошен голодать и бороться за выживание. Мой отец… Он восстановил свое богатство, как только я оказалась в Прифиане. — Мое сердце сжалось, а затем опустилось в желудок. — А те самые люди, которые оставили нас умирать от голода, снова стали нашими друзьями. Я скорее встречусь лицом к лицу с каждым созданием в Прифиане, чем с теми монстрами по другую сторону стены. Без магии, без силы, деньги стали единственной вещью, которая что-то значит.

Губы Тарквина были сжаты, но глаза оставались задумчивыми.

— Если придет война, ты бы пощадила их?

Такой опасный, двусмысленный вопрос. Я не расскажу ему, что мы делали за стеной — не до тех пор, пока Рис не даст указаний на это.

— Мои сестры живут с отцом в поместье. Ради них я буду сражаться. Но ради тех льстецов и павлинов… Я не прочь увидеть, как их спокойствие будет разрушено.

Включая нагнетающую ненависть семью жениха Элейн.

— Некоторые в Прифиане думают точно так же о других дворах, — очень тихо сказал Тарквин.

— Что… избавиться от Высших Лордов?

— Возможно. Но в основном, устранить прирожденные привилегии Высших Фэ над низшими фейри. Даже сами названия подразумевают неравеснство. Может быть, это больше похоже на человеческий мир, чем ты себе это представляешь, и на самом деле наш мир не такой размытый, каким он может казаться. В некоторых дворах, у самых низких слуг, по происхождению Высших Фэ, больше прав, чем у самых состоятельных низших фейри.

Я вдруг осознала, что мы были не единственными на этой яхте, за этим столом. И то, что мы были окружены Высшими Фэ с животно-острым слухом.

— Вы согласны с ними? Что это должно измениться?

— Я молодой Высший Лорд, — сказал он. — Едва ли восемьдесят лет отроду. — значит, ему было тридцать, когда Амаранта пришла к власти. — Возможно, другие могут назвать меня неопытным или глупцом, но я видел эти зверства не понаслышке и знаю множество низших фейри, которые страдали лишь из-за того, что родились по другую сторону власти. Даже в пределах моих собственных владений, рамки традиций заставляют меня соблюдать правила моих предшественников: во время работы низших фейри не должно быть ни слышно, ни видно. Однажды я бы хотел увидеть Прифиан, в котором у них будет право голоса, как в моем дворе, так и за его пределами.

Я изучала его в поисках какого-либо обмана, хитрости. Но ничего не нашла.

Украсть у него — и я украду у него. Но что, если вместо этого я бы попросила? Дал ли бы он ее мне, или же традиции его предков пустили корни слишком глубоко?

— Скажи мне, что означает этот взгляд, — сказал Тарквин, кладя мускулистые руки на золотую скатерть.

— Я думаю о том, что вас было бы легко полюбить. И еще легче назвать моим другом, — сказала я прямо.

Он улыбнулся мне — широко и без сдержанности.

— Я не против любого варианта.

Легко — очень легко влюбиться в такого доброго, серьезного мужчину.

Но я бросила взгляд на Крессиду, которая сейчас практически сидела на коленях Рисанда. А Рисанд улыбался как кот, одним пальцем выводя круги на тыльной стороне ее ладони, в то время как она кусала губу и сияла. Я встретилась взглядом с Тарквином, мои брови поползли вверх в немом вопросе.

Он состроил гримасу и покачал головой.

Я надеялась, что они пойдут в ее комнату.

Потому что если я должна буду слушать, как Рис ублажает ее… Я не позволила себе закончить эту мысль.

— Прошло много лет с тех пор, как я видел ее вот такой, — размышлял вслух Тарквин.

Мои щеки обдало жаром — стыд. За что мне должно быть стыдно? За желание задушить ее без веской на то причины? Рисанд дразнил и насмехался надо мною, но он никогда не… соблазнял меня такими долгими внимательными взглядами, полуулыбками, которые были чистым иллирийским высокомерием.

Я подумала, что однажды мне уже был дарован этот дар, и я истратила его, боролась за него и потеряла его. И я решила, что за все, что Рисанд сделал и чем пожертвовал… Он заслужил это так же, как и Крессида.

Даже если… Даже если на какой-то миг я хотела этого.

Я хотела почувствовать это снова.

И… Я была одинокой.

Я осознала, что была одинокой уже очень и очень давно.

Рис наклонился, чтобы услышать то, что говорила Крессида, ее губы касались его уха, ее рука переплелась с его.

И это не было печалью или отчаянием, или ужасом, что ударило по мне, это было… Несчастье. Такое мрачное, острое несчастье, что я поднялась на ноги.

Глаза Риса метнулись в моем направлении, наконец вспоминая о моем существовании, но на его лице не отражалось ни намека на то, что он почувствовал хоть что-либо из того, что я послала сквозь нашу связь. Мне было все равно, стоял ли у меня щит или нет, были ли мои мысли открыты и прочел ли он их словно книгу. Похоже, его это тоже не волновало. Он вернулся, посмеиваясь, к тому, что говорила ему Крессида, прижимаясь к нему ближе.

Тарквин поднялся на ноги, изучая меня и Риса.

Я была несчастной — не просто разбитой. А несчастной.

Эмоция, осознала я. Это было эмоцией, а не бесконечной пустотой или ужасом, направленным на выживание.

— Мне нужно немного свежего воздуха, — сказала я, несмотря на то, что мы были на открытом пространстве. Но эти золотые огни, люди вверху и внизу стола… Мне нужно было найти место на этой большой яхте, где я могла бы немного быть побыть одной, не важно, была у меня миссия или нет.

— Если хочешь, я могу пойти с тобой?

Я взглянула на Высшего Лорда Летнего Двора. Я не лгала. Было бы легко влюбиться в такого мужчину, как он. Но я не была окончательно уверена, что даже с теми тяготами, с которыми он столкнулся Под Горой, Тарквин мог понять тьму, которая, возможно, навсегда останется во мне. Не только из-за Амаранты, но и из-за лет проведенных в голоде и отчаянии.

Что я, возможно, всегда буду немного сломленной и беспокойной. Что я всегда буду желать мира, но никогда клетку уюта.

— Я в порядке, благодарю, — сказала я и направилась к широкой лестнице, которая вела вниз к корме — ярко освещенной, но более тихой, чем главные области на носу корабля. Рис даже не посмотрел в мою сторону, когда я уходила. Скатертью дорога.