Генри Олди - Сильные. Книга 1. Пленник железной горы

— Разве ж это брат? — спрашивает мастер Кытай. И отвечает: — Твой брат — это да. Такая работа в жизни один раз случается.

Да, я помню: между вопросом и ответом Кытая Бахсы минуло несколько дней. Ну и что? Тогда — дни, сейчас — миг единый. Время, оно хитрое. Особенно здесь. Стук, шуршание, грохот. Так, наверное, звучит время. Так оно смеется. Надо шевелиться — прыгать, карабкаться, уворачиваться — чтобы время не разжевало меня в кровавую кашу.

Бездна Смерти. Река из огня. Железные колыбели.

— Его забрали. Давно. Уходи.

Бормотанье далекой слизи: ближе, ближе. Ритм пронизывает меня насквозь тысячей стрел. Высасывает силы, превращает в юношу, мужчину, старика, мертвеца. Вокруг лязгает, стрекочет время. Я несусь вперед, к столбу, и Нюргун рвется из пут все сильнее, будто чует мое приближение.

— У меня брат знаешь какой?

— Какой?

— Самый сильный, вот какой! Нюргун, Самый Лучший!

Я же не знал, что говорю Уоту чистую правду!

Теперь знаю.

Я не уверен, что все было именно так. Я ничего не запомнил. Вероятно, я придумал этот бег в жерновах. Чем-то же надо заполнить провал в памяти? Если так, то я придумал и падение, когда до столба оставалась самая малость. Нога поехала на скользкой поверхности, я сорвался вниз, удерживаясь кончиками пальцев за край зубца, пока меня от подошв до бедер перемалывало в труху, и вот — пальцы отпустили опору.

Все.

Конец.

— Я умер?

— Ты его освободил, — сказала сестра.

— Я не добежал.

— Это не важно. Здесь многое — не то, чем кажется.

— Он же прикован! Он в плену!

— И останется прикован еще на пятнадцать лет.

— Почему?

— Ты не добежал ровно на пятнадцать лет. Это к лучшему, Юрюн. Ему все равно, а ты успеешь подрасти. Боюсь, сейчас ты бы не справился. Пятнадцать лет — это сущие пустяки. Ты уж поверь, я знаю, что говорю.

Я посмотрел на столб, содрогающийся от безмолвной ярости Нюргуна.

— Нет, — прохрипел я. Мне казалось, что это я рвусь из пут. — Сущие пустяки? Пятнадцать лет — это целая вечность. Почему не сейчас?

Умсур развела руками, словно крыльями:

— Я ничего не могу сделать. Надо ждать.

— Мне разрешат навещать его?

— Когда захочешь.

— Я вернусь, — крикнул я над скрежетом горной требухи. — Слышишь?

— Он не слышит. Не кричи зря.

— Я буду приходить к тебе! Мы уйдем отсюда вместе!

И слизь всхлипнула, а столб задрожал, когда Нюргун рванулся ко мне.

Когда земля треснула, дядя Сарын играл на дудке.

Ну, треснула — это сильно сказано. Земля вспучилась, вздыбилась извержением комьев и подсохшей грязи, что соединяла комья в подобие единого целого. Из разлома, а точнее, из не слишком глубокой ямы восстало жуткое чудовище.

Сверкнули белые зубы:

— Я — ужасный адьярай! Я — Уот Усутаакы!

— Ой-боой! — вскричала намеченная жертва.

— Кэр-буу! Съем!

Ужасный адьярай поразмыслил и уточнил:

— Не съем! Женюсь!

— Арт-татай! Не женись!

— Хочу жениться!

— Уходи!

— Не уйду! А-а, буйа-буйа-буйакам!

— Юрюн! Юрюн-боотур, спасай!

А что прикажете делать? Ну, спас. Малышка Туярыма шустро забралась ко мне на колени, обхватила руками, прижалась. Из-за моей спины она корчила адьяраю рожи и делала жесты, значение которых вряд ли понимала. Адьярай шумно обижался. Рычал, прыгал, грозил отгрызть невесте обе ноги от пяток до задницы. Чудовище было очень похоже на свою жертву, с поправкой на замурзанность и людоедство. Близнецы всегда похожи друг на друга, а Солнечный Зайчик и Жаворонок [47] Кюн Дьирибинэ (Солнечный Зайчик, или Солнечный Блик) и Туярыма Куо (Жаворонок-Красавица). , потомство дяди Сарына и тети Сабии, родились близнецами.

— Кто тебя этому научил? — строго спросил я у Жаворонка.

Туярыма ни капельки не смутилась:

— Баранчай! Баранчай научил.

— Врет, — с отменным спокойствием возразил блестящий слуга. Объясняясь, он продолжил раскладывать еду на тонко выделанной оленьей шкуре, которую принес с собой. — И не краснеет.

— Не вру! Не вру!

— Я не размножаюсь таким способом, каким показало это скверно воспитанное дитя. У меня другие принципы. А кое-кому из благородных отцов я бы посоветовал сдерживать себя в присутствии детей. Даже если…

Баранчай помолчал и подвел итог:

— Даже если что. Прошу меня великодушно простить.

— Сказку! — завопил адьярай, превращаясь в Кюна. — Папа, я хочу сказку!

— Какую? — спросил дядя Сарын.

Кажется, он был рад сменить тему.

— Про улус! Про ученый улус!

— Ты слушал ее тысячу раз.

— Про ученый улус! — присоединилась Жаворонок, оттаптывая мне колени. Меня всегда удивляло, как маленькая девочка может нанести столько увечий несчастному боотуру. — Тысячу и один раз! Ну папа!

В отличие от детей, я не знал этой сказки. Ученый улус? В возрасте Кюна я предпочитал сказки про боотуров. «Да как взялись за мечи, да как принялись мечами махать, вскрикивая и вопя, как поленья, друг друга щепать…» Помнится, я не сразу выяснил разницу между «щипать» и «щепать». Кустур вопил от моих щипков, а я ликовал: «Кырык! Победа!»

— Жил да был один улус, — покорно начал дядя Сарын. — Побольше нашего, а по тамошним меркам — совсем крошечный. Населяли его люди ученые, с большими-пребольшими головами. Знаете, сколько разной ерунды влезало в эти головы?

Да расширятся их головы, подумал я. Пусть еще ерунды влезет.

— Охотники! — крикнул Кюн.

— За силой! — поддержала Туярыма.

— Да, зайцы-жаворонки. Люди этого улуса охотились за силой. Они знали, что силу можно запереть в темнице. Заточить, сковать и высвобождать по мере необходимости, для своей пользы. Силу ветра, быков, воды, солнца. Силу всего, что движется, потому что движение и есть сила. Жители нашего ученого улуса родились храбрецами. О, они решили заполучить силу самого главного, самого могучего, самого неодолимого движения — хода времени. Время ведь тоже движется, а? Значит, оно может тянуть повозки, пылать в светильниках, лечить больных…

— Зажигать звезды!

— Верно, зажигать звезды — и гореть в них [48] В изложении Сарын-тойона звучит теория академика Николая Козырева. Она гласит, что время — величина, имеющая направление и энергию. Время переносит энергию со скоростью большей, чем скорость света, оно может вмешиваться в события, изменяя степень их энергетичности. По Козыреву, небесные тела — «машины», перерабатывающие время в энергию. . Улусники захотели накинуть ярмо на ход времен. Они сунули времени в рот удила, схватились за узду…

— И время их сбросило! Как дикий конь!

— Сбросило — полбеды. Люди ученого улуса, а также их семьи, и другие люди, которые кормили-поили, одевали-обстирывали наших ученых улусников — горе-беда! Все они вскакивали на необъезженное время в одном месте, а свалились совсем в другом. В новом, неизвестном, опасном месте. Здесь жили другие люди — да, не такие ученые, но куда лучше приспособленные для своих краев. Арт-татай! Время обиделось и перекроило их мир до неузнаваемости. Пришлось ученым улусникам учиться жить заново, меняя самих себя, ища себе уютное место на новом месте…