Андрей Голышков - Клинки Керитона

Лесоруб, хребтом почуяв слабину, усилил натиск. Крэч уклонялся и отражал удары, продолжая изображать отчаяние.

Железный дуб Седогорья (из ветви которого был выструган столб) не поддавался, и Шод, вконец распалившись, нанёс удар такой силы, что лезвие, погрузившись в дерево, глубоко и надёжно засело в нём. Лесоруб дёрнул один раз, другой и, вероятно поняв, что в этой борьбе израсходовал уйму сил, и меч выдернуть ему не удастся, отступил. Почувствовав, что преимущество больше не на его стороне, он «плюнул» на меч и попятился к лестнице, одной рукой подбирая полы плаща, с краями, отяжелевшими от чужой крови, другой выхватывая из ременной петли миниатюрный вартарский топорик…

Путы на запястьях поддались, и горбун, облегчённо вздохнув, опустился на каменный пол.

— На редкость проблемное тело, — надо его срочно поменять на что-то более комфортное, — с натянутым сарказмом пробурчал себе под нос тот, кто был когда-то Алу'Вером. Вердикт не блистал оригинальностью: быть маленьким горбатым карликом — не предмет для мечтаний, если ты, конечно, не более мелкий и не ещё более горбатый карлик, ну или карлица, как вариант.

Сущность Алу'Вера почувствовала себя мальчишкой на ярмарке, выбиравшим новую игрушку: — «Вот этот рыжеволосый, к примеру, очень даже неплох, — горбун с прищуром оглядел копошившегося с верёвками Чарэса, — хотя и древорукий феа, и его нынешний противник тоже очень даже ничего».

Чарэс к тому времени освободил ноги от пут и склонился к корреду, в теле которого с недавних пор обитал дух мятежного греола:

— Спасибо, — с помпой воскликнул рыжеволосый, задыхаясь от нетерпения и потирая натёртые верёвками запястья, — не одолжите ли шильце, градд корред?

Алу'Вер кивнул, несколько сконфуженный таким к нему обращением, и протянул руку с прямо-таки крохотным по человеческим меркам каменным ножичком.

— Благодарю. — Вооружившись, рыжеволосый заковылял вдогонку дерущимся феа и вартарцу, которые, судя по топоту и песку, сыпавшемуся с потолка, были почти над ними, ярусом выше.

«Вот и довыбирался! Остался только этот — одноглазый, — вынужден был признать Алу'Вер, задним числом понимая, что, возможно, зря не воспользовался создавшимся положением и так опрометчиво отпустил рыжеволосого пленника. — Хорошо хоть жив ещё. Ну что ж — онталар, да ещё и къяльсо. Не так уж и плохо. Здоровый такой, высокий и зелёный. Ничего, переживу. Всяко лучше, чем в зверя вселиться». А ведь недавно, в противовес горбуну, сущность Алу'Вера всерьёз рассматривала и эту возможность.

Первая попытка проникнуть в чужое тело, прижиться и не быть отторгнутым, стоила Алу'Веру неимоверного напряжения. Вторая должна была лишить его остатка Силы, возместить которую ему удастся ой как не скоро, а потому ошибки с выбором быть не должно. «Онталар так онталар», — обречённо вздохнул Алу'Вер и возложил маленькие корредские ладошки на грудь бездыханного къяльсо. Он мысленно зацепился за роскошно толстую изумрудную нить не отлетевшей ещё души и намертво слил её со своим сознанием, по-хозяйски оттесняя в сторонку его прежнюю сущность.

Острые иглы пронзили тщедушное тельце ненужного больше корреда, и оно безвольно рухнуло на пол…

…Когда он пришёл в сознание, то обнаружил себя лежавшим на полу. Долгое время бывший цоррбом Красная Рука, позже корредом, теперь вот онталаром Вейзо, Алу'Вер попытался пошевелиться и приподнять веки. Свет немилостиво резанул по единственному глазу, кожа на щеке и ладонях почувствовала холод и шагрень камня, лёгкие наполнились воздухом. И тут Сила, как, впрочем, он и предполагал, закончилась…

Вейзо поднялся на ноги. Он остался один и жаждал мести, ему было всё равно, жив он на самом деле или уже мёртв. Какая собственно разница. Он чувствовал себя живым, а большего ему и не надо было. Он был тем же, кем и месяц назад — Вейзо Ктырём, а что до лишнего голоса в голове, так он, вернее они, и так появлялись раз от раза, особенно после третьей кружки буссы с табачной присыпкой.

Они выбежали во двор. Крэч напирал. Лесоруб пятился, виляя и отмахиваясь быстрыми перекрёстными ударами.

Ослепительно блеснуло, и в тот же момент прозвучал оглушительный раскат грома, сверкнувшая над их головами молния расколола небо надвое. Ночь на миг сделалась днём. Земля под ногами вздрогнула, и тяжёлые капли дождя, вперемешку с градом ударили в лица дерущихся. Сразу за первым раздался второй удар грома. И третий.

Лесоруб кинулся на Крэча. Они рухнули в лужу и, сцепившись, покатились по склону, ломая кусты, натыкаясь на молодые деревца и сломанные сучья. После очередного кувырка, когда объятия их расцепились, Крэчу удалось вскочить на ноги, но сила инерции вновь закрутила его, и он, сделав полтора невероятно широких скачка, кубарем полетел вниз с ещё большей скоростью.

Сильно ударившись головой о древесный корень, он на какое-то время лишился сознания, а когда очнулся, снова ощутил себя в крепких объятиях Лесоруба — тот пытался задушить его. При свете очередной вспышки Древорук увидел в глазах къяльсо и боль, и страх, но прежде всего в них плескалась ненависть.

— Тварь, — прохрипел тот сквозь слюни и сопли.

Каким-то немыслимым образом Крэч сумел-таки выпростать правую руку и упёрся пяткой ладони противнику в подбородок.

Лесоруб взревел, расцепил руки, ударил сперва справа, затем слева, попытался достать головой — не вышло…

Они покатились вниз по склону, всё быстрее и быстрее, то и дело натыкаясь на камни и коряги. Мир вокруг вращался с безумной скоростью. Удар. Вспышка. Толчок. Удар. Небытие…

…Ещё не до конца осознав, что жив и пришёл в себя, Крэч понял, что скользит на брюхе к краю обрыва. Руки его скребли грязь, цепляясь за камни, соскальзывая и выворачивая из земли мелкие. Но вот, наконец, дииоровые пальцы сомкнулись на древесном корне, торчавшем у самого края ущелья.

— Мама! — охнул он и закачался в воздухе, судорожно глотая обжигающе холодный грозовой воздух. Он не успел опомниться от ощущения неминуемой смерти, как на него обрушился новый удар и уши заложило от истошного вопля пролетевшего мимо Лесоруба:

— А-а-а-а!!!

Суставы Крэча хрустнули, когда пальцы вартарца крепко сомкнулись на его лодыжках.

Раненая рука теряла чувствительность, Крэч намертво впился в корягу, но перепачканная в крови и грязи ладонь неотвратимо скользила по корню. Сил почти не осталось, о том, чтобы подтянуться наверх, на вершину обрыва, не могло быть и речи.

«Вот где пожалеешь, что не родился осьминогом».

Он глянул вниз. Широкая ухмылка расплылась по заляпанному своей и чужой кровью лицу Лесоруба.

— Вместе сдохнем, — прохрипел тот.

Вскоре пальцам стало почти не за что держаться, вдобавок Лесоруб, видимо уже попрощавшийся с жизнью, принялся раскачиваться из стороны в сторону, вознамерившись утащить Крэча за собой.