Anevka - Песня для тумана

Но вместо кошки перед королевой фей теперь стояла белокурая опоясанная мечом богиня. Богиня войны и любви, двух начал, которые не разделяют суровые викинги. Поднялась и Мэб. Медленно, всё с той же ленивой грацией кошки. Не кошки — рыси. Это была уже не та крошка, что уютно устраивалась у Барда на руках, но статная женщина с суровым лицом, сияющим, как день, ростом сравнявшаяся с тисом, что дал приют Фрейе, с волосами, подёрнутыми фиолетовой закатной дымкой, и с глазами, вобравшими в себя мрак беззвёздной ночи. Той ночи, что наступает за сумерками богов.

Золотоволосая богиня остро ощутила, что находится не в Асгарде, а в ирландском сиде, где великая сидхе властвует безраздельно, но лишь упрямо тряхнула головой, как это частенько делала Сигрид.

— Я пришла не за этим.

— Зачем же ты пришла? — королева Мэб больше не довлела над поляной. Обычная женщина стояла напротив Фрейи и улыбалась. Довольно ядовито. — Говори.

— И не говорите, Ваше Преосвященство. — Рыжий коротышка короткими толстыми пальчиками проворно раскладывал монеты аккуратными столбиками. — Совсем распустился народ. Никакого уважения к церкви.

Рыцарь, сопровождавший священнослужителя, только насмешливо хмыкнул. Радушный толстячок, подобострастно приложившийся губами к перстню епископа, ссудить отцу церкви запрашиваемую сумму не отказал. Но и добровольным пожертвованием это было сложно назвать: взамен золота священник выдал заимодавцу расписку с личной печатью, подтверждающую, что предъявитель сего истинный христианин и подставил плечо матери-церкви, и долг клир обязуется возвратить, так что ушлый коротышка в зелёной курточке получит назад не только своё золото, но и проценты, и кров в каждом монастыре… идеальная схема для пилигрима, опасающегося зашивать полновесные монеты в пояс или пихать в сапоги.

— Тёмный народ, — пренебрежительно продолжал ирландец, набивая трубочку. И Теодор, в отличие от епископа не обделённый наблюдательностью и здравым смыслом, усомнился, что перед ним действительно местный житель. — Боятся Добрых Соседей. Это они так маленький народец называют. Будто не знают, что бесовское отродье бежит от святого духа, сбивая копыта!

Вроде бы, всё верно говорил коротышка. Епископ таял от учтивого приёма и обильного ужина, коим их угостили. Но слишком уж хитро блестели маленькие глазки из-под рыжих бровей, и рыцарь жёстко произнёс:

— Не станем терять времени, Ваше Преосвященство. Чем быстрее я сопровожу вас в аббатство, тем скорее смогу заняться поисками отступника.

Иоанн не слышал приближающихся шагов. Ни одна ветка не хрустнула, не примолкали птицы, потревоженные человеком, вообще ничего не предвещало. Просто в один момент монах повернул голову и увидел стоящего у костра человека.

— Прошу, друг мой, — приветливо обратился христианин к юноше на самом распространённом из местных наречий, — присаживайся к огню и раздели со мной трапезу. Хотя, боюсь, сегодня она у меня скудна.

Иоанн свято верил, что всё в руках божьих, а потому не испугался. И даже не особенно удивился появлению незнакомца в самой непроходимой чаще. Он сам же сюда забрёл. Почему бы не быть здесь и кому-то другому? Кому-то, кому, возможно, ещё больше требуется укрытие и помощь.

Юноша шагнул вперёд, так что оранжево-жёлтый свет костра осветил его совсем юное лицо и выразительные, как у оленя, ореховые глаза. Угловатые руки, острые коленки, треугольный подбородок — каждая чёрточка в парнишке казалась нарочно заострённой, а улыбка задорной, едва ли не насмешливой.

— Ты тот монах, за которым гонятся епископ и его ищейки? — Юноша уселся подле костра, широко раскинул ноги, опёрся на вытянутые и чуть отставленные назад руки. Он разглядывал Иоанна с почти детским любопытством, как какую-то диковину.

— Да, — просто сказал христианин и разломил кусок оставшегося у него хлеба, протянул половину собеседнику.

— И так просто об этом говоришь? — хмыкнул парень, взял угощение и тут же откусил. — Вдруг я польщусь на обещанную награду и направлю рыцарей по твоим следам?

«На всё воля божья», — подумал Иоанн, но вслух сказал:

— Не думаю, что ты это сделаешь, друг мой. Ты ведь ирландец. Ирландец, который уже сел к моему огню и вкусил мой хлеб.

— Я не ирландец. — Юноша разворошил угли с краю костра и закопал в них несколько кусков мяса, которые достал из объёмистого мешка. Монаху подумалось, что никакого мешка поначалу у парнишки, вроде бы, не было… впрочем, он так умаялся за день, что мог и не заметить ношу, оставленную за границей света, отбрасываемого огнём. Глаза уже не те, что прежде…

— Ты ирландец, — уверенно сообщил Иоанн, делая добрый глоток пива из бурдюка, появившегося из того же мешка. — Даже если и родился не здесь, ирландца нельзя не узнать. Вы самый приметный народ из всех, что я встречал.

— Ой ли? — недоверчиво усмехнулся юноша, вгрызаясь в позаимствованный у монаха козий сыр, и принял назад свой бурдюк.

— Конечно, — ответил христианин, лукаво улыбаясь. — Был я раз в Риме. Гляжу, а рядом с папой ирландец стоит. Стою я, рот разинув, а какой-то мавр меня в бок тычет и спрашивает, слышь, мол, что это за высокий старик рядом с ирландцем?

Юноша беззлобно расхохотался.

— Старая шутка, но хорошая. Хотя есть и ещё старше.

— Это какая же? — заинтересовался монах.

— Проходит ирландец мимо паба…

Тут уже лесную чащу огласил смех христианина.

— Проходит… мимо? — переспросил он, протягивая руку за бурдюком.

— Ага, — поддакнул парнишка, протягивая пиво. — Или вот ещё одна есть. Возвращается Пэдди Мерфи из военного похода и рассказывает сыну о перенесённых лишениях: днём жара палит, ночью холод до костей пробирает, а потом еда кончилась, и виски, и пиво, мы стали страдать от голода и ужасающей жажды. «А что, там по пути не было реки или озера, где можно было набрать воды?» — спрашивает сын.

— «Поверь, мальчик, нам было не до мытья», — с хохотом подхватил Иоанн. — И после этого, друг, ты говоришь, что не ирландец?

Парнишка неопределённо дёрнул плечом.

— А что ты с епископом не поделил? Вы ж оба, вроде, христиане?

— Оно-то да… — погрустнел монах. — Но у нас разные… смотрим мы на это по-разному.

— На что — на это?

— А на всё, — Иоанн отхлебнул ещё пива. Сотрапезник выкатил из углей кусок мяса и потыкал ореховым прутиком, проверяя, готово ли.

— Он тебе пел? — вопрос вывел уставившегося в огонь христианина из задумчивости.

— Кто?

— Папа в Риме, — фыркнул парень. — Великий Бард, конечно.

Иоанн медленно покачал головой.

— Нет, — тяжело вздохнул он. — Только… рыбой угостил. — Криво усмехнувшись, уточнил: — Лососем мудрости.