Елена Тыртышникова - Поле под репу

Рай, который понял, что его добру опасность не угрожает, утешал иноземку, как мог. Он уверял, что мало кто на планете способен добиться того же — привлекательного вида и, тем более, изумительного аромата — без дополнительных ухищрений. Юноша выразился именно такими словами, ибо действительно сосиски пахли подгоревшими сосисками, а макароны, как ни странно, макаронами. Но спасти, нет, не еду, а ужин удалось только самому молодому повару. Поколдовав с какими-то склянками и жестянками, он превратил пищу именно в то, чем она называлась. Или — почти превратил. По крайней мере, служащие кафе и заглянувший на огонёк отец старшенького Триль смели всё подчистую.

Повара в Эстрагоне делали продукты съедобными. И вовсе не собирались делиться секретами с окружающими, принимая в свою, если можно так выразиться, касту лишь избранных. Простым горожанам оставалось только гадать, откуда и какие ингредиенты берут для соусов и подлив кулинары, что и как добавляют в пищу, чтобы курица казалась курицей, а малосольный огурец — малосольным огурцом. Конечно, эстрагонцы готовили дома — в городе в избытке имелись обычные специи и приправы, да и грибы были самыми настоящими, выращиваемыми при водоочистительном и вододобывающем заводах, однако даже это сотворили повара. И потому поваров берегли, им оказывали повсеместную помощь, их пытались сманить в свою свиту жители побогаче… Конечно же, столь ценные люди не могли не придти к власти. Или попробовать взять её в свои руки.

— Ладно-ладно, — замахала руками Триль. — Нельзя уж и посмеяться чуток.

Шутница удостоилась ещё пары смертельно опасных, но, к сожалению — или к счастью? — неосязаемых взглядов. С другой стороны, Дурнушке можно было всё. На самом деле. Или около того. При Дуне веселушка получила по шее от управляющей всего один раз. Тогда же на сестру часа два орал обычно более-менее спокойный Рай. Причём орал на родном и непонятном языке, а замолчал, лишь выдохнувшись, а не потому, что желал закончить. Как шепнула на ушко Утка, парень был вне себя от бешенства… И все эти беды только из-за невинного предложения прогуляться с новенькой по вечернему Эстрагону. Триль потом, беспрестанно всхлипывая, утверждала, что ничего такого в виду не имела. Дуня ей верила, остальные — не очень. Они даже предложенную тему для «беседы» не поддерживали, в том числе и Утка, которой в общем и целом было всё равно, кто чем и когда занимается.

— Наш Энрик её щёлкнул, — вернулся к фотографии златовласки Рай. — Думал к ней подкатить. Ясное дело, ничего не вышло — она ж его в упор не видела, да ещё опекун рядом маячил. Он-то и попросил отвязаться от подопечной. Вежливо так. Хотя фотка ему понравилась, присоветовал повесить её рядом с подаренной парочкой. Хозяйка разрешила — эта девица притягивает, на неё все обращают внимание.

— Да уж, — согласилась Дуня. — Можно, я её с краю пристрою? Мне кажется, она там будет лучше смотреться.

Вообще-то ей ничего не казалось. Будь её воля, девушка выкинула бы портретик в утилизатор. Там ему самое место!.. Ну, уж точно не в соседстве с заключённым сто сорок четыре! Этот парень… Этот наглец… Ну да, именно! Это — обыкновенная беспочвенная ревность. И тем беспочвеннее, что Дуня испытывала к мимолётному знакомцу исключительно… он её раздражал! Вот… хотя… Глаза сами собой прикрылись — губы горели от первого, непрошеного и чудесного, поцелуя, голова кружилась от горького запаха полыни…

— Вешай, куда тебе нравится, — сквозь пелену дурмана донёсся голос молодого повара. Девушку он отрезвил не хуже опрокинутого ведра ледяной воды. — Мне-то что? Дизайн — не моя стихия.

Эта ревность глупа ещё и потому, что русоволосому наглецу и дела не было до спасительницы и её чувств.

Девушка досадливо цокнула и прилепила белокурую богиню подальше от заключённого, однако магнитная рамочка ни в какую не хотела держаться на стене и норовила соскользнуть вниз. Дуня зло посмотрела на безмолвную фотографию.

— Триль!!!

— А? Что? — Дурнушка ловко перескочила через стойку, напрочь игнорируя удобную дверцу у кассы. — Данни, так забавнее. И вы с Лёсс всё равно ещё раз сто её полировать возьмётесь, а потом ещё и вылижете на всякий пожарный, — Шутница мигом набила рот. Её не смущало, что еда уже изрядно остыла. — Данни, ты великолепен! М-мм!

Юноша сдался — Триль знала, за какие ниточки дёргать. Да и против истины не грешила.

— А эта, — девушка указала вилкой на фотографию, — кончит плохо.

— Почему? — Дуня не выпускала портретик из рук, всё ещё раздумывая, куда бы его деть. Не возвращать же обратно! Не то что душа, даже тело сопротивлялось такому кощунству!

Ревность-ревность… Откуда она взялась?

— Есть в ней что-то… нездоровое… — Дурнушка покачала головой. — Я бы сказала, как во мне. Но нет, я себя уважаю. Мне трудно понять, как можно торговать собой, но… мне хватает разумения, чтобы согласиться: да, я не очень-то отличаюсь от подружек на час…

Однако она отличалась. Триль трудно было назвать проституткой, скорее — нимфоманкой или, возможно, женщиной лёгкого, очень лёгкого поведения. Она не продавалась и не покупалась. Встретив мужчину, она искренне влюблялась. Искренне, навечно, безумно… как в того, за кем ушла из дома, но которого так и не догнала, разглядев в ином свои девичьи мечты.

Мужчины не могли не отвечать ей взаимностью. Женщины почти всегда её прощали — Триль редко брала чужое и зачастую оказывалась именно тем, что требовалось паре, в которой она случаем стала третьей. Мужчина и женщина, между которыми она оказывалась, либо сходились навсегда, либо расставались без ссор и упрёков — Триль каким-то образом подталкивала пару к единственно верному для них самих выбору. А то, что мужчины после любви преподносили Дурнушке подарки, девушке представлялось естественным и нормальным… по крайней мере, до тех пор, как пелена страсти не падала с её глаз. Тогда Триль понимала, что поступает как-то неправильно… С другой стороны, она не нуждалась в этих подарках, с одинаковой радостью принимая за них как прощальный поцелуй, так и мешок денег. Ей было всё равно, что мужчина вручит — рубиновое колье или алую розу, межзвёздный катер или кремовый торт. Главное, чтобы обоим было хорошо. Лишь одно она не принимала — руку и сердце. Триль не нравилось портить и разбивать.

— О Небеса! — охнул Рай. — Ты хочешь сказать, что её опекун вовсе не… Она же как ребёнок! Она же ничего не понимает! Она…

— Данни-Данни, — оборвала брата сестра. — Это ты как ребёнок. И именно ты ничего не понимаешь. Этот ангелочек знал себе цену.

— Но я же… я сам…

— Данни, ты разглядел не всё. Ты утверждаешь, что она не видела, где находится. Я бы сказала иначе: она видела нечто своё. Да, её реальность не совпадала с нашей, но зато в ней присутствовал и ты, и мои мужики, и тот же Энрик. Этот её… опекун… нет, не подумай чего, он ею не торговал — он за нею следил, наблюдал. Ему была интересна её игра, методы, к чему они приведут. Кстати, он мешал девчонке зайти чересчур далеко. А где не поспевал, там уж мы с хозяйкой подсуетились… — Дурнушка вздохнула. — Наверное, она когда-то была такой же, как я, но ей не повезло — у неё рядышком не оказалось лучшего на свете брата, а для борделя она слишком хороша. И никто не успел научить её по-настоящему ценить себя. Она умеет только оценивать. Она всегда выйдет сухой из воды. Но кончит плохо, — Триль решительно сосредоточилась на еде.