Елена Тыртышникова - Поле под репу

Из-за «криогеника», чистоплюя и обострившегося желания Триль поскорее женить братца, девушка забыла отдать собранный урожай Раю, а тот не напомнил. Удивительная плесень, счищенная из-под сломанных зеркал генератора, сейчас разложенная по бумажным пакетикам, покоилась в кармане рядом с деньгами гостеприимного бригадира с железки. И, видимо, хлипкая тара прохудилась.

— Какая гадость!

Странница с лёгкостью отыскала источник вони и отшвырнула от себя подальше… и только после поняла: для того чтобы менестрель заговорил настолько невнятно и глухо, ему потребовалась бы дополнительная челюсть и полный рот свинца.

Дуня оглянулась на ограждающие этаж перила. Не ошиблась. Туда же смотрел и музыкант.

Держась одной лапой за перекладину, а во второй сжимая сияющий дознаватель, за ними наблюдала хозяйственная тварь. С явным таким интересом, даже не гастрономическим. Самым удивительным и страшным, если верить истории. Научным.

А девушка-то гадала, что это они так разболтались?

— Самец. Самка. Хорошо. Как мама учила. Только самец опять гниёт. Болеет?

Аромат грибочков пробился сквозь завороженный ужас — и друг по несчастью, в которого и случилось «подальше», нашарил пакетик и инстинктивно бросил тот в морду чудовища. Тварь разумно отшатнулась, но не утерпела, словно бы в её роду встречались дрессированные собаки, и поймала снаряд зубастой пастью. Тотчас булькнуло и голову образины разнесло на части.

Как там говорил Рай: некоторые смеси ядовиты, а другие — вообще взрываются?

Туловище, увлекая за собой перила, рухнуло вниз, но жертвы ничего не видели, так как измазанные содержанием чужой черепушки знакомили мир с содержанием своих желудков. Пару рвало долго и мучительно. Причём, если один останавливался, то сразу не мог не продолжить, так как слышал другого. Но когда-то это безобразие прекратиться должно было.

— Пожалуйста, уведите меня отсюда! — жалобно всхлипнула Дуня. — Я хочу домой.

— Домой? — менестрель поднялся. Его очевидно шатало, когда он шёл к девушке, но пистолет в его руке не дрожал. Прохладное дуло упёрлось в лоб. — Сейчас ты мне всё скажешь. Кто ты? На кого работаешь? И зачем постоянно преследуешь меня?

Постоянно? Если третий раз для него постоянно, то его родители зря волнуются об отсутствии внуков — лучше бы обеспокоились их количеством… если, конечно, он действительно не голубой.

— У вас было оружие? Но почему вы им… — девушка осеклась. Солдаты ведь тоже автоматами не пользовались. Да и что могут сделать какие-то пульки?.. Например, убить. Дуня взмокла — так она не боялась даже в ту самую первую ночь, когда к ней прицепился бородач.

— Отвечай, дура, — процедил сквозь зубы парень. — Если не сама, то кто тобою пользуется?

— Пользуется? — моргнула бедняжка… Пользуется — вторили мысли. И, будто бы рядом опять кто-то играл с дознавателем, разочаровано вздохнула: — Так, это не ваши песни? Мне они так понравились. Грустно…

— Как это не мои? — отступил он. — Мои. Для…

Почему-то он весь скукожился — неуместные обвинения принесли ему необъяснимую боль, от которой он хотел во что бы то ни стало избавиться, убежать. Певец сделал ещё один шаг и оскользнулся на том, чем пара совместными усилиями с чудовищем изгваздала пол.

Пошатнулся. Практически восстановил равновесие… но, ринувшаяся на помощь Дуня, случайно подтолкнула менестреля. И крупный мужчина не устоял от прикосновения хрупкой девушки — рухнул вслед за поверженной тварью.

Нет! Она не хотела! Она хотела спасти, а не уничтожить!

С такой высоты не выжить. Даже чудовище разбилось бы, что уж говорить о человеке! Это только дуракам, вроде неё, везёт — сколько падала, а ни одной сломанной косточки. Да она и не знала, что её может ждать. К нему судьба милосердия не проявила.

Он летел, а Дуня отчего-то видела безмерное удивление на его лице. Он молчал. А потом он выстрелил. Нет, не из мести, не из желания прихватить с собой ту, которую наверняка считал коварной убийцей. Это была случайность. И случайно пуля, не задев, стукнулась в стену.

Взрыв. Дуня обернулась. Позади, плюясь синими молниями, кружил смерч. «И он не пользовался таким оружием?» — почему-то мелькнуло в голове. Девушку потянуло в воронку. Сопротивляясь, странница попыталась уцепиться за пол, но руки скользнули по мерзкой жиже, и Дуня лишилась чувств. Она не знала, что пистолет выстрелил ещё раз — менестреля, или того, кто им назывался, поглотил похожий вихрь. Парень приземлился совсем не там, где должен был, что, впрочем, нисколько не смягчило удар. Дико, но так коротко вскрикнув, несчастный затих.

Под столь жизнепрославляющую песню, или всё-таки благодаря ей, Дуня очнулась. Ощущение полёта не покинуло её — она словно бы качалась на воздушных волнах, ещё чересчур густых, чтобы быть невесомыми, и уже удивительно неосязаемых, чтобы назваться морскими. Колыбель, если не утроба матери… Запахло озоном, волоски по всему телу встали дыбом. Девушка распахнула глаза — мга из грязно-серой превратилась в голубоватую с синими прожилками.

Что это?

Мысль была ленивой, как и движение. И ответ на дельный вопрос совершенно не интересовал. Здесь было хорошо — так же зимним утром под пуховым одеялом, когда в запасе есть ещё минута-другая перед настырным звонком будильника. Только здесь минута не собиралась заканчиваться, от сони никто не требовал выбираться из тёплого нутра в освежающую прохладу квартиры, а потом в удручающе промозглый холод улицы.

Или всё-таки требовал?

Дуня, сначала потому, что так следовало, а затем из любопытства, огляделась. Туннель из вечности в бесконечность. По нему можно плыть и плыть, ни о чём не думая, с каждым мигом забывая, кто ты и что натворил. Хорошо.

Или не очень?

Девушка нахмурилась и резко села. Зря она! Нет, незримая опора не провалилась под странницей, но тело ускорило полёт. Она совсем не желала этого! Ей это не нравится! Хватит!.. Туннель со стороны бесконечности потемнел, в прозрачном до селе воздухе заклубились тучи, заполыхали, словно в такт сердцу, зарницы. Дуня не хотела туда. И потому рванула на себя ближайшую синюю нить, обернувшуюся белой молнией — от испуга выпустила, но нужного добилась: голубая стена разъехалась. В дыру заглянуло золотое солнце — и девушка нырнула в прореху.

Какой обман! Как жестоко! Дуня не ожидала такой подлости от обещающего спасение светила — вне грозового туннеля царствовала вовсе не омытая слепым дождиком пастораль, а властвовала куда как мрачная картина. Тяжёлые, угрюмые небеса нависали над пологими холмами. Порывистый ветер трепал останки боевых знамён, богатых накидок, отороченных некогда серебристым мехом, и простеньких коричневато-серых солдатских плащей, хлопал попонами лошадей, лентами бинтов, не так уж давно бывших чьей-то одеждой. И ветер разносил по округе сводящий с ума смрад — кровь, гарь, разложение… Нет, Дуню встретила не легкомысленная идиллия, а апофеоз войны. Сон. Жуткий сон, что привиделся в горячечном бреду, решительно стал явью.