Ольга Карелина - Смертники доброй воли

Цезарь и Энгельберт рядом с Аспитисом свалились как подкошенные почти одновременно. Мессия повернулся на Домино, на участников конференции, на охрану — все, кто сидел, безвольными куклами распластались на сиденьях, солдаты же проредили ряды — сормахи с Адамасом и Стианом, например, остались стоять. Отключились все гэшээровцы, примерно две трети сопровождающих предпринимателей, но чуть больше половины эмдэшников даже не шелохнулись. Явно насмехаясь над Аспитисом, они дружно вскинули кто левую, кто правую руку — зеркальная бляшка с чёрным языком огня у каждого блеснула в свете ламп, и Аспитис отвернулся обратно к Посланникам.

Токкин преувеличенно заинтересованно смотрел в сторону, демонстративно убрав за спину руки, Юки же, мельком оглянувшись на распростёршегося на сцене Роара, медленно пошла к Мессии.

— Это был неверный выбор, сэр Пикеров, — тихо проговорила она, остановившись в двух шагах. — Но, как видите, у нас и на него нашёлся ответ.

— У кого — у вас? — устало спросил Аспитис.

— У «Чёрного пламени», — ухмыльнулась сильвисса и, в секунду расстегнув китель и отодвинув в сторону футболку, показала хорону почти такой же знак, как на бляшках, только в виде татуировки наверху левой груди. — «Атра фламма» очень надеялась на ваше благоразумие. Что ж, раз не сложилось, больше нам разговаривать не о чем. С Рэксом как-нибудь и без вас разберёмся. Видите вон тот балкон?

Аспитис скосил глаза в сторону одного из балконов, на который кивнула Посланница, по виду ничем не отличающийся от других.

— Вас ждёт снайпер на соседнем здании, — серые глаза сильвиссы зловеще блеснули. — Я не буду тратить время на угрозы. Встретьте свою смерть достойно. Конкретно вы — уже проиграли.

Аспитис не стал спорить. Пройдя мимо почти бездыханных друзей, союзников — ему показалось или этот дёрганый вер шелохнулся? — и цепи охранников у балкона, Мессия шагнул на него и закрыл за собой дверь.

Адамас, с затаённым до боли в груди дыханием следивший за всем происходящим и уже понявший, что против собравшихся в зале применили тот же самый газ, которым на короткое время отключили их со Стианом — а потом вкололи, очевидно, противоядие, — хрипло спросил у Юки:

— И что ты со всеми нами собираешься делать?

— Всему своё время, — мило улыбнулась та. — Подожди суда, Адамас.

Хорон, не отрывавший взгляда от смутной фигуры стоящего Аспитиса за резным стеклом, и не заметил, как обзор ему заслонил один из солдат — вскинув голову, Адамас почти без изумления узнал тамаса-следователя Гая, только на этот раз с полосой поуже и рыжими прядками в волосах, а другими словами Брутуса Сетте.

— Наконец опять встретились, — довольно ощерился аурис и одним движением сдёрнул с него очки. — Симпатичные глазки. Давай проверим, смогу я с первого раза, — он отвёл назад в замахе руку с лезвиями, — проткнуть один из них до самого мозга?

— Убери от него свои чёртовы когти, Брутус! — взвизгнула Юки, но аурис не обратил на неё ни малейшего внимания. Он улыбнулся Адамасу:

— Будут последние слова?

— Не сомневайся, — хмыкнул Адамас, именно сейчас полностью избавившийся от страха, и почти прокричал: — Кто восстанет, будет прощён!

В ту же секунду держащий его сормах с силой зажал ему рот, до хруста позвонков запрокидывая голову, но главное было сделано.

— Щенок… — прошипел Брутус, и рука его рванулась к лицу Адамаса. Тот даже не успел зажмуриться и потому сумел увидеть всё, что последовало за этим ударом.

За долю секунды до того, как лезвия должны были проткнуть не такие уж стойкие к подобному импланты, Стиан, всё это время качественно изображавший безвольное тело, бросился Брутусу в ноги, утянув за собой и промедлившего сормаха. Вместо глаза Адамаса «когти» ауриса по касательной прошлись по лицу самого тераса, оставив четыре рваные раны от брови до губы — и, уже падая, оба они оказались под автоматным обстрелом. Брутус взвыл, получив подряд две пули, разнёсших его левое плечо и бок под рёбрами, Стиана ранили в верхнюю часть груди, но это не помешало ему ещё в полёте развернуться и подсечь ноги Адамасу, чтобы и он не стал мишенью. Хорон свалился мешком, не в силах соображать и на одних рефлексах прицельно пиная охранника Стиана, пытавшегося встать.

А ещё через миг сверху на них брызнуло тысячами и тысячами осколков от пробитых кем-то окон, и думать оказалось совершенно некогда.

Аспитису с самого детства было интересно узнать, как он умрёт. Начитываясь книгами — всеми подряд, без разбора, лишь бы не замечать унылую реальность вокруг, в которой у него не было ни прав, ни перспектив, — он раз за разом принимал на себя смерти персонажей. Тогда он не знал ещё, что, модифицированный одним из штаммов альмеги, его организм при благоприятных обстоятельствах пережил бы и несколько пулевых ранений подряд, и большую потерю крови, и отравление, поэтому представлять было достаточно занимательно.

Второй вопрос, который Аспитис пытался в то время для себя выяснить, это будет ли его смерть справедливой. То, что в мире нет этой самой справедливости, он понял тоже очень рано: откуда бы она, в конце концов, взялась, когда любовь родителей и всевозможные лавры доставались его старшему брату лишь потому, что он старше — а не умнее, благороднее и ещё тысячи различных превосходящих качеств, которые Аспитис искал в нём и всё никак не мог найти. Но, раз уж здесь ему так не повезло, а судьба человека по всем канонам вроде как должна быть уравновешена, может, ему хотя бы достанется умереть так, чтобы претензий не было? Не просто выйдя, например, на улицу и получив кирпичом по голове, который все эти годы лежал на крыше и дожидался именно тебя, чтобы наконец упасть. А, допустим, проиграв могучему сопернику, с которым вы равны, но в какой-то момент он оказался умнее. Ты сделал всё что мог. И потерпел поражение. Всем спасибо, все свободны.

Постепенно желание именно такого окончания жизненного пути стало для Аспитиса его смыслом и личной, никому не понятной одержимостью. Может быть, потому он всегда и совался в самое пекло, что был полностью уверен: раньше, чем он посчитает, что сделал для себя и мира всё, на что был способен, он не умрёт. И даже пример Квазара, одного из лучших друзей, ушедшего слишком рано — хотя и достаточно красиво, как и многие Страховы до него, — ничуть не поколебал Аспитиса в этой уверенности.

Собственно, с честью приняв своё поражение от неведомого лидера «Атра фламмы» — «Чёрное пламя», надо же было придумать название, да ещё и по-латыни, — отказавшись в одно мгновение от всевозможных безумных попыток повернуть ситуацию себе на пользу и выйдя на тот самый балкон, где, очевидно, в голову ему должна была прилететь пуля, Аспитис думал именно о том, справедлива его смерть или нет. Вроде и проиграл вчистую, по всем статьям, шах и мат, как договаривались, а вроде и по-глупому всё получилось. Его ведь предупреждали не лезть в это змеиное гнездо. Что бы стала делать эта «Атра фламма», не заполучив столь благодарного зрителя? Домино и Адамаса можно было выловить и без такого количества шума, а на северных предприятиях свет клином не сошёлся. Перевес — это одно, тайное обладание совсем другое. Шоу однозначно было рассчитано именно на него.