Роджер Желязны - Знак Единорога. Рука Оберона

Следующим сменился валёр. [45] Валёр (фр. valeur) — в живописи и графике оттенок тона, выражающий (в соотношении с другими оттенками) какое-либо количество света и тени. Применительно к колориту в живописи термин «валёр» служит для обозначения каждого из оттенков тона, находящихся в закономерной взаимосвязи и дающих последовательную градацию света и тени в пределах какого-либо цвета. Небо почернело, но не как небо в ночи, а как плоская, неотражающая поверхность. Та же метаморфоза произошла с пространством предметов. Единственный свет, оставшийся в мире, казалось, исходил из самих вещей, но и они постепенно обесцвечивались. Различные оттенки белого возникли на плоскостях сущего, и ярче всех, безмерная, ужасающая, взвилась вдруг на дыбы единорог, взбивая копытами воздух, наполняя процентов девяносто мироздания тем, что превратилось в невероятно медленный жест, который, как мне показалось в испуге, аннигилирует нас, приблизься мы еще хоть на шаг.

Затем остался один лишь свет.

Затем — абсолютная неподвижность.

Затем свет исчез, и не было ничего. Даже темноты. Брешь в существовании, которая могла длиться мгновение или вечность…

Затем тьма вернулась, возвратив свет. Но черное и белое поменялись местами. Свет наполнил промежутки, очертив пустоты, которые должны были быть предметами. Первый звук — журчание воды: откуда-то я знал, что мы остановились возле источника. Первое ощущение — трепет Звезды. Затем — запах моря.

Затем показался Образ или искаженный его негатив…

Я подался вперед, и еще больше света просочилось сквозь грани вещей. Выпрямился, и свет исчез. Опять вперед, на этот раз дальше, чем перед этим…

Свет растекся, внося в абрис вещей различные оттенки серого. Затем мягко, коленями я предложил Звезде приблизиться.

С каждым шагом что-то возвращалось в мир. Поверхности, структуры, цвета…

Я слышал, как остальные следовали за мной. Образ подо мной не растерял ни капли таинственности, но обрел смысл, что постепенно занял свое место в ширящемся водовороте дальнейшего становления мира окрест.

Пока мы ехали по холму вниз, вновь всплыло ощущение перспективы. Море, теперь ясно видимое по правую руку, подверглось — возможно, чисто оптическому — отделению от неба, с которым казалось объединенным в некое Urmeer [46] Urmeer — в переводе с немецкого «Первоморе, Прежнее море»; воды вверху и воды внизу — возможно, имеются в виду воды небесные и воды земные, отделенные друг от друга на второй день творения. вод вверху и вод внизу. Не определившееся по отражению, но пока и не оказавшее заметного эффекта. Мы направлялись вниз по крутому, каменистому скату, который вроде как брал начало на задворках рощи, куда нас привела единорог. Наверное, метрах в ста под нами находился совершенно ровный участок, нечто вроде сплошной, недробленой скалы — грубой овальной формы в пару сотен метров по большей оси. Склон сглаженным выступом, по которому мы ехали вниз, кренился влево, возвращался обратно, описывая огромную дугу — этакие круглые скобки. Он казался наполовину сложенным в пригоршню. За его правым краем не было ничего — земля круто обрывалась к кромке необычного моря.

И все три измерения снова заявили о себе. Солнце висело громадным шаром расплавленного золота, который мы уже видели раньше. Небо было более глубокого и синего цвета, чем в Янтаре, облаков не было. Море было под стать — не запятнанное ни парусом, ни островом. Я не видел птиц и не слышал иных звуков. Шумели только мы. Гнетущее безмолвие окутывало этот край в тот день. В поле моего внезапно ясного зрения, там, внизу на поверхности, Образ наконец достиг своего местоположения. Мне казалось, что был он начертан на скале, но, как только мы приблизились, я увидел, что Образ заключен в недрах скалы… золотисто-розовые завитки, подобные прожилкам экзотического мрамора, кажущиеся естественными, несмотря на очевидную неслучайность рисунка.

Я натянул поводья, и мои спутники остановились возле меня, Рэндом — по правую руку, Ганелон — слева.

Долго в молчании мы разглядывали Образ. Темное, с неровным краем грязное пятно, сбегая от внешнего обода к центру, затирало часть картины непосредственно под нами.

— Знаете, — наконец сказал Рэндом, — выглядит так, будто кто-то сбрил верхушку Колвира, срезав ее где-то на уровне подземелий.

— Да, — сказал я.

— Значит — исходя из подобия, — это лежит на уровне нашего Образа.

— Да, — снова сказал я.

— А район пятен — на юге, откуда и идет черная дорога.

Я медленно кивнул, как только возникшее понимание выковалось в уверенность.

— Что это значит? — спросил Рэндом. — Похоже, это соответствует истинному положению вещей, но больше я не понимаю ничего. Зачем нас привели сюда и показали эту штуку?

— Это не соответствует истинному положению вещей, — сказал я. — Это и есть истинное положение вещей.

К нам повернулся Ганелон.

— На тени Земля, которую мы посещали — и где ты провел так много лет, — я слышал стихи о двух дорогах, что расходятся в лесу, — сказал он. — Заканчивается она так: «На развилке двух дорог я выбрал ту [47] Заключительные строки из стихотворения «Две дороги» классика американской литературы поэта Роберта Фроста (1874–1963). , где путника обходишь за версту, и в этом было дело». Когда я услышал ее, то подумал о том, как ты сказал как-то: «Все дороги ведут в Янтарь»… и тогда, как и сейчас, я задумался: насколько возможность выбирать, данная людям твоей крови, может противостоять неизбежности?

— Ты знаешь? — сказал я. — Ты понял?

— По-моему, да.

Ганелон кивнул, потом ткнул пальцем.

— Там, внизу, — настоящий Янтарь, верно?

Яркая вспышка озарения по мощи сравнялась с необычным солнцем…

Это был он… На свету мне явилось то, что до сих пор я видел лишь светящимся в полумраке: Образ, великий Образ Янтаря [48] Янтарь — представление Янтаря как символа власти достаточно непривычно для книги, построенной на кельтских и ирландских мифах. В такой роли янтарь, или «белый нефрит», больше известен в древней культуре Поднебесной империи. Тем не менее янтарь и в европейском сознании отождествляется с камнем власти. Например, у Редьярда Киплинга в рассказе «Нож и Меловые холмы»: «Когда мы шли по пастбищу, брат моей матери — Вождь Мужчин — снял свое ожерелье Вождя, составленное из желтых морских камешков… — Из чего? А, вспомнил! Янтарь!» С янтарем связан и древний друидический ритуал тайгерм, ритуал посвящения в высшую власть. У славян тоже известен бел-горюч камень алатырь, легенды о котором восходят к представлениям о янтаре как о предмете, обладающем магическими свойствами отвращать зло; на этом камне стоит мировое древо, а из-под него растекаются по миру целебные реки. Персонажи книги достаточно часто используют со словом «Янтарь» местоимение «она», что безусловно должно отражать величие города Янтарь, но, вероятно, означает и имя маленького беленького существа с одним рогом на голове, хвостом льва, ногами оленя и телом козы, играющего немалую роль в жизни этой семьи Оберона. , брошенный на овальный берег под-над странным небом-морем.