Елена Белова - Ах ты... дракон!

— От ветра прикроет, — устало проговорил сосед. — Теплее будет. Нам нужно спуститься к реке. Может, там хоть какое-то жилье найдется…

Спуститься? К реке?! Жилье?!

— Ты охренел?! Нет, ты совсем охренел, да? Слушай, парень, я терпеливый, но если ты сейчас же не надавишь кнопки, то я тебя…

— Я на них уже нажимал, — снова перебил он. — Несколько раз. Можем попробовать вместе, но по-моему, это бесполезно. Что-то не так.

ЧТО?!

Я окаменел. Нет. Только не это. Не сейчас. Не со мной! Да что за хрень?!

— Ты… да ты… ты…

Я не знаю, что бы я ему наговорил. Может, такого, что до конца жизни не простишь, а может, просто плюнул бы и ушел, бросив его на этом спуске. Не знаю…

Но в тот момент, когда я выдавил это хрипло-сиплое, ненавидящее «ты-ы…», в воздухе что-то промелькнуло. Я сначала заметил это как тень — тень на снегу, хорошо заметная во всей этой белизне. Только очень быстрая. Она накрыла меня и Славку буквально на две секунды — и тут же соскользнула дальше, выше по склону, к горам. И что-то упруго засвистело сверху, будто кто-то несколько раз вхолостую махнул в воздухе теннисной ракеткой. Мы задрали головы одновременно.

Он плыл на фоне мерцающего сероватого облака — четкий силуэт с красиво изогнутыми крыльями. Это был не сон, не обман зрения, не глюк — на заслонившем облако силуэте просматривались поджатые лапы и хвост, подрагивающий от напряжения. Он был живой и настоящий.

Дракон.

— Вставай! Вставай, Максим! Поднимайся! Ну же!

Максим… это меня… кто? Щеки щекочет.

Не трогайте меня, я спать хочу, я только согрелся…

— Вставай, кому сказал! — рявкнул голос, и в мой теплый уют вползли ледяные щупальца. — Подъем!

— Оххх… — в поле зрения вплыла физиономия «ограниченного» соседа. Он присмотрелся, каким-то привычным жестом занес руку… и зарядил этой рукой оплеуху! Мне! Блин! — Охренел?

— Пришел в себя? — вместо извинений спросил сосед. Белые ресницы, белые брови, поверх шапочки — вторая, снежная, клочьями посыпавшаяся вниз, когда он тряхнул головой… — Или как?

Новая пощечина окончательно поставила мир на место.

Мы по-прежнему в этих мерзлых горах, хрен знает где. Тепла здесь нет, уюта тоже, а заодно не берет мобильная связь и никакого жилья в пределах видимости. Только снег, снег, снег… в котором, я, кажется, чуть не замерз.

— Максим, да вставай же ты!

Максим. Макс Воробей, крутой чел, который хлопнулся в обморок при виде дракона.

Нет, я не сразу грохнулся. Мы еще успели спрятаться под скалу, когда это — крылатое — вернулось. Я еще высказаться успел… не буду говорить, что, думаю, и так понятно. Славка только морщился на мои загибы, что завелось, мол, на старушке Земле… это самое. В каких лабораториях его вывели, да где прячут, да что на телефон заснять надо. Заговорил только когда я телефон уже в карман прятал. Тогда и сказал, что снимать без толку.

— Почему? — я еще не понимал, почему он такой, думал он просто устал и замерз… что боится, что я его брошу, удирая от этой твари… Я не понимал, почему он так на меня смотрит…

— Макс… ты небо видел?

Я спросил, при чем тут небо. Если честно, то приличным словом в моем вопросе только «небо» и было. За остальное дед меня бы ремнем взгрел. Но Славка, как ни странно, понял.

— Попробуй Большую Медведицу найти. Или Полярную звезду.

— На фига мне звездочки?

— Попробуй.

Ну прицепился же! Я поднял голову… Не сказать, что я такой уж знаток астрономии-астрологии. Из всех созвездий мне, пожалуй, только Медведица и под силу, остальные искать надумаете — у меня не спрашивайте, лады? Пусть у астрошизиков голова болит.

А Большая Медведица все не находилась. Странно… Я еще раз, уже внимательно прошелся взглядом по очистившемуся фиолетово-черному небу. Там, где над головой обычно зависал знакомый ковшик, сейчас красовалось незнакомое созвездие: три красноватых звездочки, вписанных в квадрат из четырех крупных и желтых…

— Мы на юге, что ли? В этой, как ее… Антарктиде?

Славка качнул головой:

— Не юг. Южные я тоже учил. Там Южный Крест должен быть. А тут его нет.

— А тогда куда нас… — начал я, и вдруг понял, почему Славка так посмурнел при взгляде на небо. И почему дракону уже не удивился. И почему схватился за «аппаратуру».

И пришел он. Обморок.

— Ты встать можешь? Мне тебя не увезти… Максим… ну вставай же ты. Там, у реки, огонек… может, жилье. Вставай…

Честно говоря, я не помню, как мы дошли. Я вообще ничего не помню. Почти. Только какие-то обрывки.

Желтый огонек, который никак не приближается…

Небо с чужими звездами…

Ударивший в лицо сугроб и промелькнувшую мысль о том, что до «жилья» нам не дойти…

Славкино шипение «Подъем, слабак!» и «Ну вставай же, Максим, немного осталось»…

Сильная боль в ногах — и надвигающееся лицо Бабы-Яги…

— Веррни ррррубли, воррюга!

— Шарромыжник!

— Хмыррь!

— Украл у старрррушек, уголовный элемент! Укррррал!

М-м-м… карканье доставало невыносимо, и я попытался отвернуться, не смотреть, не слушать. А вот и пролет — с другой стороны тоже сидели точно такие же бабки. Откуда они здесь взялись, в таком-то количестве? Штук двести, не меньше. Старухи пестрой стаей облепили скалы у дороги, махали рукавами самовязаных вытертых кофт по моде прошлого столетия, сверкали стеклами дешевых очков и глаз с меня не сводили. И орали, орали, орали — так что уши закладывало и раскалывалась голова.

— Сррок тебе светит, фарррмазон! — вопила одна, особо активная. — Срроок! Срррок! Тррри года! Кто мне банки рррразбил?

— Статья сто пятьдесят девятая! — тут же поддакнула вторая.

Третья, видно, самая продвинутая в уголовном кодексе, выдала подруженькам справку:

— Два года полагается! И штрррраф!

— И дррракон! Дррракон! — дополнила четвертая.

— Какой дракон? — не выдерживаю я. Это невыносимо… — Кыш…

Стая загалдела еще громче.

— Штрррраф! И в арррмию!

— Загребут тебя! И сррок! Неудачник!

— Неудачник! — злорадно клохчет стая. — Неудачник!

— Кыш… — я снова пытаюсь отвернуться, голова уже не раскалывается, а отваливается, и перед глазами все плывет, как будто снова словил солнечный удар. Жарко. Больно. — Кыш…

— Максим, успокойся, — что-то прохладное касается моей руки. — Тише. Тише…

Знакомый голос заставляет крикливую стаю отодвинуться и потускнеть, но ненадолго. В следующую секунду морщинистое лицо оказывается совсем близко:

— Жар у него, похоже.

— Жар — это температура? — в старушечьей стае, кажется, завелся птенец — новый голосок звонкий и тонкий. — Мы будем его лекарством кормить, да? А можно я ему компресс на голову положу?