Роман Алёшин - Чему быть, того не миновать

Дворецкий даже ощутил, как вываливаются его кишки… стоп, это было чувство спадающих штанов и ремня? Готфрид срезал ремень и штаны под тяжестью «тяжелого груза» стремительно сползли с иссушенных старостью ног. Готфрид пожалел о своем решении, когда резкий запах мочи и дерьма ударил ему в нос. Отвернув голову в сторону и стараясь дышать ртом, Готфрид повторил свой вопрос:

— Я уже говорил с алхимиком. Ты меня за дурака держишь? Кто!? Кто это сделал!

Испуганная рассерженным Готфридом, Беатриче, спряталась за спиной рыцаря, из-за плеча слегка поглядывая на Этьена так, словно это он напал на рыцаря. Где-то сверху, на третьем этаже распахнулось окно. Оттуда высунулся мужчина, впотьмах пытаясь разглядеть происходящее.

— Эй, горлопаны траханные! Ежели тотчас хлебальники не захлопните, я не поленюсь, спущусь и ухандокаю вас к херам собачьим!

Голос принадлежал старому кузнецу, и Готфрид знал, что за тем не заржавеет сдержать свое слово, как ни как, Готфрид одно время был его подмастерьем. Этот кузнец и по совместительству коновал, как и обещал, мог ухандокать кого угодно. Готфрид зажал ладонью рот старика прежде чем оттуда подобно узнику, перед которым распахнули дверь темницы, выскочил голос. Рыцарь терпеливо ждал, прижав Этьена к стене и не давая издавать ему ни звука. Кузнец закрыл окно и скрылся в доме, видимо удовлетворенный наступившей тишиной.

— Кто это сделал? Говори, а коли вздумаешь кричать, я нарисую на твоем брюхе улыбку, да такую, что она за раз множество языков покажет. — процедил сквозь зубы черный рыцарь, приставив к волосатому животу дворецкого нож.

В голосе рыцаря грустно пронеслись его же собственные слова: «Abyssus abyssum invocat». Похоже, что у него и Черной Лисы и правда куда больше общего, чем он полагал. Готфрид не находил столь разбойничьи методы приемлемыми и достойными. Леон бы так никогда не поступил, но он не Леон. Готфрид не мало пожил на улицах и прекрасно знал, что многое, очень многое можно решить одним лишь разговором. Однако «многое» не означает «все» и вот как раз для таких вопросов, остающихся за чертой «многого» подобные методы работали и работали исправно. Безусловно, Готфрид раздумывал над тем, что можно было преследовать алхимика, расколоть его, но сколько это займет времени? Неделю? Элисса без сознания уже четыре дня, на счету каждая минута, кто знает сколько ей осталось? Когда на кону стоит жизнь и жизнь не абы кого, а невесты друга, Готфрид готов был запустить руки в нужник и рыться там, пока не найдет то, что упустил, в данном случае — правду. Если до этого Этьен бился как пойманная бабочка, то сейчас, обгадившись и лишившись штанов, понял, что помощи ждать неоткуда. Учитывая то, что его захватчик знал о преступлении, продолжать врать не было смысла.

— Я расскажу, — просипел Этьен.

— Говори, кратко и по делу.

— Моя госпожа, Семилия Эклер приказывает, я исполняю, — глотая воздух ртом, жалобно проскулил Этьен.

Готфрид почти что шумно вздохнул, почувствовав, как великий груз спадает с его плеч — он не запугал тут до смерти ни в чем не повинного старика. Дом Эклер причастен к тому, что случилось с Элиссой!

— Что Семилия тебе приказала?

— Госпоже нужно было средство… какой-нибудь редкий яд. Такой, чтобы его нельзя было опознать или на худой конец очень тяжело установить.

— Зачем? — Готфрид знал зачем, но он хотел, чтобы преступник сам во всем сознался, чтобы получить как можно больше фактов.

— Отравить эту белокурую девицу, что охмурила Бертрама младшего! Не помню, как эту сильвийку зовут: Экисса или Эмисса?

— Что это за яд? Как называется? Где взять противоядие?

— Это и не яд вовсе, а порошок из стертой коры какого-то ядовитого Дашарского дерева. Оно якобы только в харенамской пустыне встречается. По словам алхимика, ежели сильвиец отведает хоть часть от сего древа, то уснет навсегда. Тот харенамец молвил, что даже во всем Дашаре ныне лишь пара щепоток сыщется, цену набивал, не иначе!

— Что было дальше? Я знаю, что ты сопровождал Элиссу — вы заманили ее дом Эклер и отравили ее?

— Госпожа наняла ее, чтобы заплести косу. Затем они разговорились и Семилия велела подать чай, вот я его и подал.

— Где взять противоядие? Как оно называется? Сколько у Элиссы времени!? Отвечай, овца чумная! — Готфрид сам не заметил, как под давлением эмоций снова перешел на крик.

Беатриче пыталась намекнуть ему жестами быть тише, но сквозь пелену гнева перед глазами, Готфрид даже не замечал мельтешащую вокруг него девчушку.

— Я всего лишь дворецкий! Я ничего не смыслю в ядах! Харенамец сказал, что противоядия не существует, потому как это не яд. По его словам, порошок этот сгубит любого сильвийца за пару недель. Долго, но зато эффект необратим.

— У любого яда всегда есть противоядие — всегда. Говори где взять, не лги мне, зараза, не то я тебе так бока намну, что даже на том свете болеть будут! — взбесился Готфрид и ухватив за ворот, ударил дворецкого о стену.

— Я не знаю! Клянусь Лар Ваготом! Матушкой клянусь, не знаю! — взмолился Этьен, с дико вращающимися от ужаса глазами, а его плачь перешел в завывание.

— Кто готовил чай!? Кто подсыпал порошок!? Ты? Ты подавал чай!?

Этьен отупел от происходящего, с трудом вспомнив собственное имя и что вообще происходит. Старый дворецкий не понимал, зачем Готфриду это слышать, ведь он и так уже знает всю суть произошедшего.

— Я, но я же… — безучастным тоном смирившегося с собственной гибелью, ответил Этьен и это было последнее, что он сказал.

Кулак рыцаря настиг лицо старика прежде чем тот добрался до второго слова. Этьен решил, что звезды рухнули с небес на землю или же сам он взлетел в небеса и оказался среди звезд? Перед ним все плыло и сверкало и отчего то было очень холодно. Готфрид врезал, что есть силы Этьену промеж глаз, да так, что у него самого руку свело от боли.

— Вздернуть бы тебя, барсук вонючий! — выпалил, не оглядываясь Готфрид и спешно покинул переулок, особенно остро чувствуя ночную прохладу разгоряченной кожей.

Этьен поднял голову и сквозь черные очертания ветвей сикомора увидел, какое сегодня чистое небо и как хорошо видна вырисовывающаяся луна.

«А воздух-то какой свежий! Сейчас бы прогуляться!» — почему-то именно это пришло ему в голову, когда звезды перестали мерцать перед глазами и он понял, что сидит голой задницей на мостовой, со спущенными штанами. Рядом лежали его сапоги. Тут хлопнула дверь и в переулок вошла массивная, широкоплечая фигура с молотом в одной руке и факелом в другой.

— Ну, смутьяны, я по-хорошему предупреждал, чтоб вы упердывали отседова! Со мной егориться как против ветра ссать!

Каково же было удивление кузнеца, когда он зашел вглубь переулка и застал там богато одетого старика, сидящего без штанов прямо на камнях. Бледный как поганка, старик переводил взгляд со своих сапог на кузнеца и обратно. Здоровяк озадачился и даже почувствовал себя неловко, решив, что старик празднует труса и напустил в штаны из-за его угроз. Тем временем, Готфрид быстрым шагом пересекал улицу за улицей, ощущая свою грудь печью, куда Этьен накидал дров до отказа.