Олег Бубела - Проводник

Меня колотило от ужаса, я не соображал, где нахожусь. Вырвавшиеся на свободу эмоции пошли вразнос и мешали здраво мыслить. Я даже не мог использовать медитацию, чтобы навести порядок в своей психике — перед глазами маячила картинка умирающей орчанки, вызывающая дикий ужас. Прошло несколько бесконечно долгих минут, прежде чем меня «отпустило». Вырвавшись из кошмара, я осознал, что все еще сижу на лавке, прижимая к себе моих дорогих женщин. Мурка осторожно слизывает слезы с моего лица, а Вика нежно гладит по лысой голове, приговаривая:

— Тише… Тише, мой хороший… Все уже закончилось…

Вспомнив о ментальных техниках, я глубоко вздохнул и попытался привести в норму рассудок. Усмирил эмоции, одернул расшалившуюся память, взял под контроль эмпатию. Последнее удалось легче всего. Видимо, ментальный удар не был нацелен на выведение этой способности из строя. Напротив, он использовал ее для атаки на разум. Как? Очень просто — сбив калибровку эмоциональной чувствительности. Ведь если передать эмпату боль, он просто заблокирует чужую эмоцию. Но увеличь на порядок чувствительность его восприятия — и он даже не успеет отреагировать, прежде чем получит сенсорный шок.

В пользу этой гипотезы говорил и факт ненормальной активности нервных окончаний, который я ухитрился отметить во время пребывания в «аду». Уверен, разбирайся я в биологии, наверняка смог бы объяснить, как этот процесс выглядел на физиологическом уровне, но — увы! Одно могу сказать точно, сопровождался он резким повышением внутричерепного давления. А отчего вдруг резкое его снижение автоматически поставило мне все настройки на «минимум» — хрен его знает… Млять! Котята с Лисенком!

Вскочив, я кинулся в комнату Дара, осознав свою ошибку. Да, обычный эмоциональный шок прекрасно снимается успокоительным, однако усилившейся до предела эмпатической чувствительности оно — что слону дробина. Нужно срочно блокировать навязанные ощущения и проводить рекалибровку сенсорики, как поступили мы с Муркой, а не отключать все еще сопротивляющееся сознание наркотиками, погружая пострадавших в искусственную кому, из которой они имеют все шансы не вернуться.

Троица пушистиков обнаружилась на кровати. Подскочив к рыжей, я приподнял ей веки. Белки были ярко красными из-за полопавшихся от высокого давления сосудов. Молясь всем богам, чтобы не оказалось слишком поздно, я скользнул в разум Лисенка и сразу почувствовал боль. Зелья Ушастика не помогли, закольцованное чувство продолжало терзать беззащитное сознание девушки. Максимально раскрывшись, я принял эту боль, как свою собственную, окунувшись в нее с головой и тем самым настраиваясь на одну волну с сознанием пациентки. А когда слияние стало полным, мысленно крикнул:

— Лисенок!

Отклика долго не было. Но когда, повторив клич, я уже начал отчаиваться, то уловил пришедшую издалека слабую, еле различимую, наполненную надеждой мысль:

— Папа?

Метнувшись в ту сторону, я обнаружил среди языков пламени маленькое серое облачко — именно так мой разум почему-то решил обозначить ядро сознания Лисенка. Укрыв его коконом положительных эмоций, я стал убирать боль, приговаривая:

— Не бойся, солнышко, я здесь. Я рядом. Потерпи, сейчас все закончится…

Спасибо Мурке, что натаскала меня в ментальных техниках. Не прошло и пары минут субъективного времени, как пламя угасло, а облачко очистилось от дыма и сажи, став белым и пушистым. Я ощущал облегчение Лисенка, но продолжал держать сознание девушки под контролем, ведь была проделана лишь половина работы. Легкое волевое усилие — и я переместился на уровень памяти. Адаптированный моим разумом для более адекватного восприятия, он представлял собой погруженную в полумрак картинную галерею, по которой недавно пронесся ураган. Почти все полотна были сорваны со стен и разбросаны по углам бесформенными грудами мусора, некоторые порваны, многие лишились красивых рамок.

Прикинув масштаб уборки, я потянулся к сознанию рыжей:

— Лисенок, проснись!

Из облачка рядом со мной соткалась размытая фигура Лисенка.

— Папа… Ой, это ты, Ник! А что случилось? И где это мы? И почему…

— Мы находимся у тебя в разуме, — поспешил я прервать поток вопросов. — Гляди, какой бардак! Надо бы прибраться, ты так не считаешь?

— А как это сделать?

— Повторяй за мной.

Взмахнув рукой, я мысленно подцепил одну из поврежденных картин и плеснул на нее своей силой. Прорехи на полотне начали срастаться, поблекшие краски с каждой секундой становились все насыщеннее, а когда восстановилась массивная золотая рама, картина приобрела объем и превратилась в окно, демонстрирующее нам кусочек жизни Лисенка, после чего была отправлена на ближайшую стену.

— Я поняла! — радостно воскликнула рыжая и повторила мой жест.

Из ближайшей кучи мусора вынырнуло с десяток картин (все-таки в своем разуме ковыряться на порядок легче), которые были омыты силой, восстановлены и возвращены на законные места. В дальнейшем темп уборки возрос. Не прошло и получаса, как в наполненной теплым солнечным светом галерее воцарилась стерильная чистота и гармония. Похвалив гордую своими успехами Лисенка, я подвел ее к самому крайнему полотну, буквально сочащемуся болью, которое явно не стоило оставлять в коллекции. Опираясь на мои подсказки, девушка сумела изменить границы этого воспоминания, отодвинув начало на тот момент, когда она засыпала в объятиях Ушастика, а конец зафиксировав на эпизоде появления в галерее. После этого картина общими усилиями была сорвана со стены и сожжена, а мы вернулись в реальный мир.

Первым, что я ощутил, была боль. Колени сообщали, что притомились стоять на плохо оструганных досках, и настоятельно советовали сменить позу. Поднявшись, я заметил замерших у порога родных и порадовался, что у них хватило сообразительности не вмешиваться. На кровати завозилась рыжая. Потянулась, сладко зевнула и открыла покрасневшие глаза. Увидав меня, мечтательно протянула:

— Мне такой странный сон приснился… Ой! Ник, что с твоими волосами?

В следующий миг к ней подскочил Ушастик и стиснул в объятиях. Оглушенный чувствами брата, я помотал головой и решительно прервал трогательный момент воссоединения любящих сердец:

— Так! Дар, срочно пробегись по округе, набери клевера и сделай из него крепкий отвар. Кувшин, не меньше… Я сказал, срочно! Успеете еще нацеловаться!

С явной неохотой эльф отпустил свое полузадушенное сокровище и поспешил прочь из комнаты. Безжалостно согнав рыжую с постели, я поручил Вике следить за состоянием девушки и не давать ей снова заснуть, а сам занялся Линью. С маленькой (хотя, не такой уж и маленькой — полметра в холке!) мариланой все прошло намного быстрее. Благодаря матери она давно освоила основы работы с разумом, так что, растормошив и очистив от боли ее сознание, дальше я осуществлял только общее руководство, помогая кошечке приводить себя в порядок.