Ольга Куно - Шпионские страсти

— Дорогу! Дорогу! — зычно прокричал кучер, управлявший каретой, которая была запряжена четвёркой вороных.

Народ расступился, артисты тоже держались в стороне, не прекращая, однако же, своих выступлений. И тут — вот незадача! — одно из цветных колец улетело слишком далеко. Подхватить его мне не удалось. Это было бы ещё полбеды: ну, неидеально прошёл номер, так что с того? За порцию хорошего настроения зрители готовы простить артисту очень многое. Беда заключалась в том, что, пролетев по инерции несколько ярдов, кольцо приземлилось прямо под ноги одной из запряжённых в экипаж лошадей.

Испуганное животное попыталось встать на дыбы, остальные отреагировали на его рывок, карета резко дёрнулась и остановилась. Из-за занавешенного тёмной тканью окошка послышалась ругань на чужом языке. Здесь, на границе, многие без труда сумели определить, что сидевший внутри мужчина говорил на эркландском наречии, в чём-то похожем на язык Эрталии, но также имевшем и характерные отличия. Конный, сопровождавший карету и до сих пор ехавший чуть позади, приблизился к дверце и склонился к окошку, слушая своего хозяина. Меж тем многие из прохожих, случайно получивших возможность наблюдать столь неординарное зрелище, обратили внимание на корону, выведенную золотистой краской на стенках кареты.

Конный жестом одетой в перчатку из плотной материи руки подозвал уже торопившуюся к месту происшествия стражу. Нескольких высокомерно брошенных слов было достаточно, чтобы блюстители порядка в несвойственном им обычно рвении бросились к циркачке. И, сообщив, что девушка арестована, увели её с площади в неизвестном направлении.

Сидеть в тюрьме мне, честно признаться, уже доводилось, и даже не один раз, а целых два. Но ни разу — на территории родной Эрталии, так что можно сказать, что теперь я заполняла пробел в образовании.

Не стану утверждать, будто зрелище, которое мне довелось сейчас наблюдать, внушало чувство гордости за свою страну. Условия моих предыдущих заключений были получше. Впрочем, тогда меня и не сажали как циркачку, то есть фактически как нищенку, что, без сомнения, отражалось на месте содержания.

Здание, в котором я сейчас находилась, — или, как минимум, мой этаж, — явно не строилось изначально как тюрьма. По-моему, это был просто длинный подвал с неровными стенами и кривым потолком, который кое-как поделили на камеры при помощи решёток. В итоге, хотя в каждой такой камере находился один, максимум — двое заключённых, одиночество было последним чувством, испытываемым присутствующими. Небольшие участки сплошных, а не решётчатых, стен предоставляли заключённым кое-какое личное пространство, но назвать его внушительным было нельзя при всём желании. Так что сейчас я занималась тем, что разглядывала своих товарищей по несчастью. Не с откровенным любопытством, конечно. Просто сидела на полу, согнув ноги в коленях и обхватив руками, и время от времени бросала то вправо, то влево мрачные взгляды исподлобья.

С одной стороны — женщина, немного старше меня и, судя по манерам, лёгкого поведения. Любопытно, что она совершила: за нецеломудренный образ жизни сам по себе в тюрьму не сажают. Вид у неё мрачный, но особо радостных людей здесь и не бывает. То и дело закусывает губу, хмурится своим мыслям. На лице явственно проступили морщины. Признаки старения, как правило, прежде времени приходящие к женщинам её профессии и не прячущиеся сейчас под слоем густо нанесённой косметики.

С другой — мужчина среднего возраста, с короткой неухоженной бородой, возможно, выросшей уже за время заключения. На общем фоне довольно много двигается: то и дело принимается ходить туда-сюда по камере. При этом в его движениях нет нервозности; складывается впечатление, будто человек прогуливается по мостовой. Привлекает внимание также любопытное сочетание живого взгляда и каменного (в остальном) лица. Словно человек старательно прячет эмоции, но не теряет при этом внимательности к происходящему вокруг.

Громкие шаги, звяканье подпрыгивающих на поясе ключей. Появившийся в коридоре офицер охраны ведёт себя развязно, словно насмехаясь над положением заключённых. А может быть, просто демонстрирует своё превосходство всем присутствующим, включая стражника, послушно семенящего за ним. Стражник, кстати сказать, производит более приятное впечатление, чем офицер. Уже немолодой, хотя телосложение и род занятий наводят на мысли о немалой физической силе. При этом вид он имел не только не высокомерный, но и совершенно беззлобный. Просто выполняет человек свою работу — без ненависти, без чувства собственного превосходства, без стремления возвыситься в своих глазах за чужой счёт.

А вот о молодом офицере всего этого сказать было нельзя.

— Кара Роллес? — обратился он ко мне, лениво растягивая гласные.

— Да. — После продолжительного молчания голос прозвучал совсем тихо. Я прокашлялась и, вставая на ноги, повторила: — Да.

— Очень нехорошая история. — Офицер укоризненно поцокал языком. — Остановили карету эркландского принца. Тут, — он небрежно кивнул на услужливо протянутую стражником папку с документами, — сказано, что с высокой долей вероятности речь идёт о неудавшемся покушении на жизнь его высочества.

— Какое покушение?! — бледнея, воскликнула я. — Не было покушения. Просто нелепая случайность, только и всего. Откуда мне было знать, что его высочество проедет через площадь, да ещё и именно в этот день?

Кривила душой, конечно. Отлично я знала, где и в какое время проедет принц. Ещё и кольцо под копыта нарочно запустила. А вот покушения никак не планировала, тут всё честно.

— Так-таки и неоткуда? — Рука офицера, просунувшаяся между прутьев решётчатой двери, погладила меня по щеке, после чего попыталась скользнуть чуть ниже, но я поспешно отстранилась. — Лучше, знаешь ли, раскаяться. Честно рассказать, как дело было. Излить душу. Станет легче. Сама увидишь.

— Не понимаю, о чём вы, — отрезала я, отступив в глубь камеры.

— Хорошенькая, — невпопад протянул офицер, откровенно раздевая меня глазами. — А строить из себя невинную недотрогу поздно. Раньше надо было думать, а сейчас попалась уже.

— Что вы себе позволяете? — вскинулась я.

Кроме наших голосов, в коридоре не раздавалось ни звука. Заключённые прильнули к решёткам, внимательно ловя каждое слово.

— Я, радость моя, что угодно могу себе позволить, — самодовольно сообщил офицер. — Здесь, можно сказать, моё царство. А вот тебе лучше бы вести себя попослушнее и не дерзить.

— Я ни на кого не покушалась и ни в чём не виновата, — упрямо повторила я.

— То есть ты у нас с норовом, — заключил офицер, склонив голову набок. — Ну что ж, в таком случае проведём допрос по всей форме. Чтобы в дальнейшем неповадно было. Давай! — распорядился он, даже не глядя на стражника, но тот суть приказа уловил.