Валерий Брусков - Пойди туда, -…

Мария заученно наизусть хлопотала на кухне у печи, когда в комнате детей что-то со стеклянным и жалобным звоном тяжело обрушилось на пол.

У неё бессильно опустились руки.

— «Опять… — с уже привычной тоской подумала она. — Опять они что-то там разгрохали вдребезги… Из пока оставшегося уцелевшего…»

Бросив приготовление еды, Мария влетела в детскую, полыхая яростным огнём святого материнского гнева: с тряпкой в одной руке, с поварёшкой — в другой, и застыла на пороге.

Сыновья уже почти ритуально дрались. Они стояли лицом к лицу и со сладострастным сопением мутузили друг друга мягкими игрушками. Сашка лупил Вовку по голове плюшевым медведем с оторванной в предыдущих драках лапой, а брат в ответ колотил его замусоленным плюшевым же львом. По полу комнаты были разбросаны осколки аквариума, и в ещё не ушедшей в щели между досками остатках воды судорожно прыгали мелкие декоративные рыбёшки.

— Да что же это такое?! — заголосила Мария. — Вахлаки!

Она хлопнула тряпкой по спине сначала одного драчуна, потом другого, и, присев, стала собирать ошалевших от катастрофических перемен в их жизни рыбок пока в поварёшку.

— Ну, сколько же это безобразие будет продолжаться?! В доме ни одной живой вещи не осталось!

Она встала и повернулась к сопящим близнецам. Те на неё не реагировали: они были слишком заняты дракой.

— Ах, так! — Мария схватила брошенную на пол тряпку, и принялась стегать ею сыновей по бокам.

— Мамка, не лезь! — крикнул Сашка, даже не пытаясь увёртываться. — У нас мужской разговор!

— У-у-у-у, нелюди! — продолжала Мария от души охаживать сыновей тряпкой. — Сладу с вами совсем никакого нет! Чтоб вас черти побрали, окаянные!

…В комнате сверкнула молния — от пола к потолку — и Мария невольно зажмурилась от яркой вспышки. Уши ей заложил грохот, в лицо и грудь толкнуло волной нагретого воздуха.

Когда она открыла глаза, браться больше не дрались. Они повернулись к матери спиной, и смотрели на странное существо, стоявшее возле входа в кладовую.

Уронив на пол и тряпку, и поварёшку, Мария провела ладонью перед глазами, отгоняя от них наваждение…

Но существо от этого не исчезло. Оно было ростом с сыновей и более всего напоминало чёрта, каким его рисуют на карикатурах: лохматая чёрная шкура, козлиные рожки и бородка, свиное рыло, тонкие ножки, оканчивающиеся копытцами, и длинный, непрерывно дёргавшийся хвост с кисточкой на конце. Глаза существа ярко горели красным рубиновым огнём. И оно не стояло, а как будто висело в воздухе над самым полом, чуть пригнувшись, и растопырив лапы с когтистыми пальцам, словно приготовившись к прыжку.

— Согласен! Забираю! — отвратительным голосом прогнусавило существо и прыгнуло вперёд. Хвост его крутнулся в воздухе, изобразив в нём какую-то замысловатую фигуру.

…Снова от пола к потолку сверкнула слепящая молния, заставив Марию вынужденно зажмуриться.

…Когда она открыла глаза, в комнате совсем никого не было, кроме неё самой. Только сейчас Мария почувствовала едкий запах, наполнявший детскую. От него слезились глаза, и хотелось кашлять. По комнате лениво плавали жёлтые клочья непонятного дыма.

Мария зачем-то подобрала с полу поварёшку, потом вдруг в ужасе отшатнулся к двери, и куда-то побежала через все комнаты. Выскочив на улицу, она добежала по двору до ворот, и только тут остановилась. Она медленно обернулась к дому, судорожно сжимая в руке пустую поварёшку.

Дом стоял тихий и тёмный. Что-то непривычное и жуткое было в этой темноте и тишине…

Мария тоже медленно пошла обратно. Глядя прямо перед собой, она прошла через весь дом, и вошла в детскую.

Та была пуста… Дым уже рассеялся, и только сильно ослабевший едкий запах напоминал о том, что здесь недавно что-то произошло. На полу в обнимку лежали игрушечный медведь и лев…

Мария бросила поварёшку, опустилась на колени и подняла игрушки, надолго точно окаменев. Потом она вскочила на ноги, и, прижав игрушки к груди, выбежала из опустевшей детской. Посреди большой комнаты ноги у неё вдруг подкосились, и Мария со всего размаху упала на пол. Медведь и лев разлетелись в разные стороны…

…Приехавший поздно вечером верхом на лошади егерь был несколько удивлён тем, что его не встречают, как обычно, мальчишки. Ещё больше его поразила странная тишина в доме, распахнутая настежь дверь, и совершенно ничем не освещённые окна, хотя на улице было уже темно.

Не на шутку встревожившись, егерь слез с лошади, и с включенным фонариком торопливо вошёл в дом.

…Марию он увидел сразу. Она лежала лицом вниз на полу, широко раскинув руки; возле её головы уже остыла лужица свернувшейся крови.

— Убили!.. — ахнул егерь. Год назад браконьеры застрелили мужа Марии, и он поначалу подумал, что кто-то решил свести счёты и с его женой, заменившей мужа на опасной работе.

Егерь присел и осторожно перевернул Марию на спину.

Он ужаснулся, увидев её страшное, окровавленное лицо, и, застонав, точно от боли, увёл в сторону луч фонарика. Потом он с надеждой приложил ухо к её груди, и с радостью в душе услышал редкие удары её сердца.

— Жива, доченька… Живая… — с нежностью прошептал он, вскочил и заметался по дому.

— Вовка! Сашка! — крикнул он, думая, что мальчишки от страху где-то спрятались, потом, на время забыв о них и о том, что надо бы зажечь свет, побежал на кухню, громко топая сапогами. Натыкаясь в темноте на углы, он по памяти нашёл ведро с водой, на ощупь сорвал с верёвки полотенце, и вернулся к Марии.

Он остановился рядом с ней и невольно застыл на минуту от картины, которую увидел.

Фонарик его стоял на полу и светил на Марию сбоку. Она лежала, отвернув разбитое лицо в сторону, точно спала, и в её позе было такое спокойствие, такая беззащитность и умиротворённость, что егерь, уже имевший внуков, и давно забывший, что такое любовь, вдруг почувствовал неизъяснимую нежность к этой, совершенно чужой, и годящейся ему в дочери женщине, попавшей в какую-то, ещё неизвестную ему беду, и нуждавшейся теперь в его помощи и заботе.

Он опустился на колени и, приподняв голову Марии, стал осторожно обтирать её лицо полотенцем, которое смачивал в ведре.

Смыв кровь, он облегчённо вздохнул, увидев, что раны нет, что лицо женщины лишь сильно разбито от удара чем-то или при падении. Потом он так же осторожно поднял тяжёлое, безвольное тело на руки, и пошёл на двор.