Пол Кемп - Богорождённый

— За мной, — приказал он, и дьяволы пошли следом.

Свет сочился на лестницу в восточной башне, свет, который он увидел снаружи. Дьяволы тихонько зарычали. Не останавливаясь, Зиад и дьяволы поднялись по ступеням. Проход вёл в круглую успальницу.

В центре помещения стояло два гроба, но Зиад видел лишь хрупкого старика рядом с ними. На нём были затейливые красные и жёлтые одежды старшего жреца Амонатора. Его глаза светились оранжевым, и когда их взгляд упал на Зиада, тот остановился.

— Оракул, — сказал Зиад.

Рука старика потянулась к священному символу, висевшему на шее — солнце и роза.

— Ты знаешь, кто я? — спросил Зиад, проскользнув в комнату. Дьяволы следовали по бокам от него.

Оракул смотрел на него. Сияющие глаза не мигали.

— Я знаю, что ты такое.

— Тогда ты знаешь, зачем я здесь.

— Ты пришел, чтобы послужить силам за гранью твоего понимания, — ответил Оракул.

Уверенность старика осадила Зиада. Дьяволы зарычали, их когти заскребли по полу.

— Мне нужен ответ на вопрос, старик.

Оракул слабо улбынулся, отвёл взгляд от Зиада, чтобы задумчиво посмотреть на вырезанный на крышке гроба образ женщины.

— Она так и не вышла замуж за другого. Женщина, чей облик здесь изображён. Её звали Джиирис. Я уверен, что она никогда и не любила кого–то другого. Она посвятила свою жизнь служению, но прожила её в одиночестве.

Зиад положил ладонь на хребет сопровождавшего его дьявола. Оракул был безумцем? Или он ожидал вопроса Зиада и таким образом на него ответил?

— Похоже, нам всем приходится приносить жертвы, — сказал Оракул.

— Меня это не волнует. Где сын Эревиса Кейла. Скажи мне. Если он жив, назови мне место. Если он мёртв, скажи, где я могу найти тело.

Когда Оракул не ответил, Зиад добавил:

— Скажи мне, и тебе не причинят вреда. Но будь уверен, я получу ответ — так или иначе.

— Я давным–давно смирился с тем, что мне причинят вред. Я видел это во сне. Но это были хорошие сто лет.

Оракул повернулся и посмотрел на другой гроб.

— Ты узнаёшь изображённое здесь лицо, Зиад из Тэя?

— Ты знаешь моё имя?

— Посмотри на него и делай то, зачем пришёл, — сурово сказал Оракул. — Ты ведь узнаешь его, да?

Зиад осторожно взглянул на образ, вырезанный на крышке гроба. В нём поднялась ярость, когда он узнал его. Боль навеки запечатлела это лицо в его памяти. Обрубок пальца заныл. Проклятье внутри него заворочалось.

— Абеляр Корринталь, — сказал он, и слова вырвались наружу шипением, а шипение превратилось в кашель.

— Он был моим отцом, — сказал Оракул, снова посмотрев на Зиада. — Хорошим человеком. Святым человеком. Совсем не таким, как ты, Зиад из Тэя.

Кашель Зиада усилился вместе с его яростью. Он почувствовал в животе отвратительную, копошащуюся массу, желавшую лишь воплощаться . Его проклятие началось сто лет назад, но всё это время его удавалось сдерживать. Он не позволял проклятию исполниться. Он должен был освободиться прежде, чем Ад сумеет заполучить его.

— Тогда у меня найдётся кое–что для тебя, когда мы закончим, сын Абеляра, — сказал Зиад в промежутках между кашлем и судорожными вздохами. Чёрные капли посыпались на пол. — Сын, сын Эревиса Кейла, где он? Скажи мне немедленно, иначе я заставлю тебя страдать!

Дьяволы жадно зарычали, услышав это.

Светящиеся глаза Оракула посмотрели на Зиада.

— Ты не найдёшь его, Зиад.

— Это ложь! — крикнул тот. — Ты лжёшь!

Он больше не мог сдерживаться. Он бросился через комнату, дьяволы — следом.

Оракул не шевельнулся, и Зиад схватил его за одежду и начал трясти хрупкое тело, с каждым словом разбрызгивая вокруг чёрные капли желчи.

— Лжец! Лжец!

Оракул покачал головой. Его лицо ничего не выражало.

— Я говорю о том, что вижу. Ты не найдёшь его.

Далёкий крик раздался в другой части аббатства. Недалеко.

— Оракул! — крикнул голос.

— Ты не найдёшь его, Зиад, — повторил Оракул, улыбнувшись Зиаду в лицо. — Потому что это он нашёл тебя.

Больное тело Зиада покрылось гусиной кожей.

— Что? Что ты сказал?

— Он нашёл тебя.

Снова раздался голос ниже по лестнице.

— Оракул!

— Значит, я освобожусь от этого прямо сейчас, — сказал Зиад и отшвырнул от себя Оракула.

— Нет, — ответил Оракул. — Ты никогда не будешь свободен. Твоё тело будет зеркалом твоей души. Такова твоя судьба, Зиад.

Ещё один крик, в этот раз ближе.

— Оракул!

Тьма, копошащаяся в животе у Зиада, подступила к его горлу, заставила закашляться, задохнуться. Он вцепился в раздувшийся живот и закашлялся, извергая из себя плотную ленту мерзости — прямо на пол, оскверняя солнце Амонатора. Поблескивающая лента осталась лежать вонючей массой разложения — Ад, родившийся в его кишках и исторгнутый в мир. Он смотрел на него, пока в голове крутились слова Оракула.

Ты никогда не будешь свободен. Никогда не будешь свободен.

Эти слова погасили ту немногую человечность, что ещё оставалась в нём. Зиад хотел смерти Оракула. Он хотел сжечь аббатство.

— Убейте его! — приказал он дьяволам, махнув на Оракула. — Разорвите на части!

— В этом тебе тоже будет отказано, — сказал Оракул, и прежде чем дьяволы прыгнули, луч яркого света ударил через прозрачный свод потолка, упал на лицо Оракула, окутав его чистым сиянием. Кожа старика стала полупрозрачной в этом свете, обрела розоватый оттенок. Он положил тонкую, жилистую руку на гроб Абеляра.

Дьяволы зарычали, но не бросились на него.

— Убейте его! — завопил Зиад.

Луч угас, а вместе с ним — и свет в глазах Оракула. Его лицо расслабилось, стало каким–то детским. Рот приоткрылся и расползся в глупой улыбке. Он сказал единственное слово — голосом дурачка, а не церковного лидера, не главы аббатства, которое целый век было светом во мраке.

— Папа, — сказал Оракул.

Дьяволы заворчали и рванулись вперёд. Оракул закрыл глаза и начал падать, но прежде чем он ударился о пол, дьяволы ударили в его тело. В него впились когти и клыки, раздирая одежду, разрывая плоть. Кровь лужей растеклась по полу.

Дьяволы жадно упивались кровавым месивом, пыхтели, фыркали, но потом начали выть, а затем и визжать, когда их плоть задымилась. На когтях и мордах засияла кровь мёртвого Оракула. Они завертелись, будто обезумев, рыча, завывая, плюясь, пытаясь стереть с себя кровь. Их шкуры зашипели, пошли пузырями, расплавляясь. Они взвизгнули в последний раз, когда кожа сползла с их костей, шипы дождём осыпались на пол, а органы растеклись в зловонную массу.

Зиад мог лишь смотреть на это, загипнотизированный, напуганный. Даже в смерти Оракул осуществил свою последнюю месть.

Ярость поднялась в нём, ненависть, темнее и злее даже, чем желчь, которую он оставил на полу, ненависть к Абеляру, к Оракулу, к себе и к тому, во что он превратился, ненависть за то, что осмелился надеяться.