Денис Лукашевич - Тёмный гном

— И я тебя рад видеть, брат, — кивнул гном. — И твоих… друзей. — Пауза была почти незаметна. — Меня зовут Лардарнагдаррен, и я Хранитель Темного Трона. Рад снова видеть разумных, верных Тьме. Вы ведь поклоняетесь Черной Хозяйке и Ее Посланнику?

— Э-э… да, — ответил Джалад вместо Шмиттельвардегроу.

Тот молчал и сверлил тяжелым взглядом Лардара.

— Тогда следуйте за мной — скоро могут явиться остальные. Нам надо успеть скрыться за Завесу.

Он повернулся и зашагал вглубь руин, не дожидаясь ответа.

Джалад и Фозз поравнялись со Шмиттелем.

— Клянусь демонами, я ему не доверяю! — прогундосил он в бороду.

— Но почему? — Джаффец недоуменно посмотрел на него. — Он же тоже — цверг!

— Вот именно поэтому и не доверяю! Мы, темные гномы, поганые друзья.

Внизу кипел огромный чан плавильни и с жадностью поглощал падающие в него останки. Лишь выпускал лепестки пламени, когда расплав схлебывал очередное мясо. В кровавом сумраке плавильного цеха гномы походили на мускулистых дхаров с огненных горизонтов Бездны, ворочающих вилами и крючьями то, что осталось от грешников. И это было очень близко к истинному положению дел. В Ганалийской долине не было праведников.

Мясом служители называли каторжан, безликий расходный материал, которому стоило лишь исчерпаться, как его тут же отправляли сюда, в плавильный цех, где гигантским чанам, в которых кипел металл, был все равно, что поглощать: железо, плоть и кости. Только вот в последнее время мяса было слишком много: пришлось задействовать две печи, чтобы не испортить металл избытком углерода.

Грязные и потные дварфы в коротких штанах и фартуках на голую грудь толкали вагонетки, загруженные останками мяса, и методично скидывали их в печь. Руководил им старый морщинистый дварф-трун с русой бородой в многочисленных подпалинах. Под фартук бригадир одел видавшую виды старую рубаху. Порой он начинал яростно размахивать старой растрескавшейся курительной трубкой и покрикивать на своих подопечных.

— Куда?! А ну стой — гони к Третьей печи! Здесь хорош, а то железо хрупким будет. Давай, поднажми! — А потом тише, про себя: — Вот же свалилось, твою-то ж мать!

Норманг Меднобородый не слышал его, но догадывался, какие чувства обуревают труна-наемника: любой дварф душой болел за свою работу. Правда вот, бригадир Рагнар справлялся со своей, а вот некий Норманг Меднобородый, славный воин-жрец из Стангарона — нет. Не увидел сразу в старом цверге опасность, высокомерие застило глаза — и вот как все вышло.

Четвертый забой разрушен, по крайней мере, выходы завалило напрочь, погибло много каторжан, но не все: из воздуховодов порой доносились крики и стоны, приглушенные расстоянием и толщей камня. Но не о них сожалел Норманг, отнюдь. И даже не о том, что снизилась добыча железной руды — все равно, в Четвертом не слишком-то и большой был выход руды. Сожалел дварф совсем о другом: о собственной глупости.

Ошибки надо исправлять. Он и так их допустил в своей жизни достаточно. Пальцы нежно пробежали по лезвию-полумесяцу небольшого метательного топорика, засунутого за пояс. Эту ошибку он исправит кровью. Черной кровью темного гнома.

Позади вежливо кашлянули. Дварф резко обернулся, все еще пылая яростью. Но увидев низушка быстро остыл.

Фолвенбранд стоял на расстоянии пары шагов и прижимал к груди массивный гроссбух в переплете из черной кожи.

— Господин Норманг, к вам посетители. Изволите подняться? — Лицо низушка в обрамлении пушистых бакенбардов, пухлое и почти невинное светилось искренним почтением.

— Зеленокожие?

— Они самые, господин Норманг. Из побережных.

— Явились! — прогрохотал громовой раскат дварфского голоса.

Норманг в последний раз взглянул на просторы правильного цеха, принял меховой плащ из протянутых Фолвенбрандом рук и, развернувшись, двинулся к выходу. Ему еще предстояло еще пересечь две сотни каменных ступенек лестницы, прорубленной в склоне Ганалийского кратера и ведущей к Старому Замку.

Старый Замок возвышался над кольцевым хребтом Ганалии и походил на одинокий гнилой зуб, торчащий из мягких десен злобной старухи. Нижние уровни его были вырублены прямиком в скальной породе, оголенной чудовищной мощью небесного гнева. Но Замок постоянно, на протяжении всей истории добычи железной руды в долине, достраивался, наростал причудливыми формами. В основном, к его возведению приложили руку цверги, но отметились и иные темные народы: кобольды, лугаши, ныне истребленные и почти забытые. Когда вычистили Льдистое нагорье, а Ганалийская долина перешла дварфам, они навели здесь свой порядок. Исчезли многочисленные горгульи, оседлавшие всевозможные выступы, и причудливые барельефы. Их сменили строгие геометрические формы и параллельные борозды, вырубленные в камне, — традиционные символические изображения священных бород дварфских прародителей.

Нормангу некогда было разглядывать красоты Старого Замка, тем более за последние годы они уже успели порядком приесться. Как и отвесные склоны кольцевого хребта, изъеденная шахтами, словно червоточинами, бесплодная долина, мрачные кубы и параллелепипеды железоделательной фабрики с вечно чадящими трубами и низкое серое горгонское небо, вечно сыплющее ледяной трухой.

По дороге наверх ветер успел проморозить тяжелый меховой плащ и забраться под одежду — это были не теплые глубины Стангарона. Несмотря на легендарную выносливость своего народа, стан успел основательно продрогнуть, пока поднимался в свои покои в Старом Замке, но и здесь было не лучше. Огромные, холодные и выразительно пустые, они без радости встретили своего хозяина. Кроме каменного кресла с вырубленными в подлокотниках хмурыми ликами Стана Первого и накинутой на сидение медвежьей шкуры, огромного камина и широкого круглого стола, вырубленного из цельного куска гранита с красными жилами орихалка, здесь ничего и не было. На столешнице еще виднелись следы от затертых цвергских рун.

Двое слуг-низушек разжигали камин, копошась в прокопченной пещере, и, хоть они преуспели и под низкими каменными сводами, облицованными черным камнем, уже пылал огонь, тепла все еще не было. Камень неохотно напитывался теплом, и сквозняки, пронизавшие покои, выдували его наружу сквозь узкие окна-бойницы, прорубленные в четырехфутовых стенах. Сквозь окна едва мог протиснуться худосочный низушек, но вот от холода они совсем не спасали. Вставить стекла, как нынче делали в Эратии, не позволяла гордость.

Дварф нетерпеливо махнул рукой, отсылая слуг. Те быстро скрылись за дверью, но не успела та с тяжким глухим стуком захлопнуться, как на пороге показался запыхавшийся Фолвенбранд. В своей шубе он напоминал мохнатый шар на коротких ножках. Волнистые бакенбарды легли на пушистый воротник, обрамляя красное от усилий лицо.