Карл Вагнер - Сирена [Глубинное течение]

— Кейн! — Маурсел проглотил едва не вырвавшееся у него страшное ругательство. Все то время, что девушка говорила, в нем рос праведный гнев на ее обидчика и мучителя, но с последним ее словом он улетучился, как легкий дымок, а на его месте вдруг оказался страх.

Кейн! Даже чужаку в Керсальтиале — величественнейшем городе человеческой цивилизации, это имя внушало безотчетный ужас. Тысячи историй о Кейне рассказывали в тавернах свистящим шепотом; даже в этом колдовском городе, где многие хранили чудом не утраченные древние знания ушедших народов и где магия была обычным делом, имя Кейна произносили с благоговением. И, несмотря на многочисленные легенды, об этом странном и противоречивом человеке никто ничего не знал наверняка. Одно было достоверно известно: когда строились первые башни Керсальтиаля, Кейн сидел в раздумьях у их подножия. Из тьмы тысячелетий шел он темными тропами, ведомый своим темным гением, и рука его (обычно левая) приложилась ко всем более или менее трагическим событиям в Керсальтиале.

Искушенные колдуны и властители над всеми силами ада произносили его имя со страхом, и те, кто отваживался назвать его своим врагом, редко успевали повторить эту дерзость дважды.

— Так ты — женщина Кейна? — выдавил, наконец, Маурсел.

— Ему бы этого очень хотелось, — горько улыбнулась она. — Его женщина. Его собственность. Хотя когда-то я принадлежала лишь себе самой, пока не поглупела настолько, чтобы попасть в его сети!

— И ты не можешь оставить его… ну, уехать из этого города?

— Ты не знаешь, что значит: «Так велел Кейн!» Кто осмелится помочь мне, зная, что навлечет этим его гнев на свою голову?

Маурсел расправил плечи.

— Я не клялся в верности ни Кейну, ни его псам. Конечно, посудина эта старая и ветхая, но принадлежит она мне и только мне, и я могу уплыть на ней, куда сам пожелаю. И если ты…

Страх исказил ее лицо.

— Нет! — выдохнула она. — Не искушай меня! Ты не понимаешь, как велика та власть, которой обладает Кейн…

— Это еще что?!

Маурсел замер, насторожившись. В ночи извне послышался шум огромных перепончатых крыльев. Когти заскребли по деревянной обшивке каюты. Огоньки всех фонарей затрепетали и легли, готовые сорваться, тень накрыла корабль.

— О-о, — простонала Десайлин, — это чудовище соскучилось и прислало за мной!

Внутри у капитана похолодело, но решив, что так просто он не сдастся, Маурсел вынул тесак и развернулся в сторону двери. Язычки пламени в фонарях угасли до бледных болотных огоньков. Что-то гигантское, ворчащее во тьме всей тяжестью обрушилось на дверь.

— Остановись! — в ужасе закричала девушка. — Пожалуйста! Ты ничего не сможешь сделать! Отойди от двери!

Маурсел в ответ только что-то прорычал. Лицо его в этот миг выражало странную смесь ужаса и ярости, обуревавших его. Десайлин, пытаясь оттащить его назад, повисла у него на руке. Войдя в каюту вслед за Десайлин, Маурсел запер за собой дверь. Толстый железный стержень надежно удерживал крепкое дерево. Теперь капитан с раскрывшимся от изумления ртом наблюдал, как стержень поворачивается в пазах и сам собою ползет назад, словно им движет невидимая рука. Замок был открыт. Еще секунду царила тишина, а затем с неожиданностью, свойственной одним лишь ночным кошмарам, дверь каюты распахнулась настежь.

В дверном проеме клубилась тьма. Горящие глаза уставились на них. Они стали приближаться. Десайлин вскрикнула — горько и безнадежно. Злясь на собственную трусость, Маурсел, словно во сне, нацелил клинок на плывущие во тьме глаза. Чернота отпрянула, но через всю каюту протянулись к нему невидимые пальцы в впились в горло с нечеловеческой силой. Боль прокатилась по всему его телу — от темени до пят… а после была одна только тьма.

Девушка поежилась и плотнее запахнула плащ на узких плечах. Настанет ли снова день, когда она проснется и не почувствует в себе этого всепоглощающего холода?

Кейн стоял, облокотившись на ярко-малиновый от жара перегонный куб. На его жестоком, изможденном лице плясали красные отсветы. «Как красные уголья — его волосы, как колдовская голубая сталь — его глаза…» Он тяжело наклонился вперед, чтобы поймать в кубок красного хрусталя последние капли фосфоресцирующего эликсира.

Она знала, что эта сверкающая жидкость стоила Кейну многих бессонных часов. Тех самых драгоценных часов, что длилась ее свобода — свобода от его неотступного и неумолимого внимания. Ее губы сжались в тонкий, бескровный шрам.

Что за отвратительный рецепт был у этого эликсира! Десайлин вспомнила молодую девушку, чей искалеченный труп приволок Кейну слуга. Ее снова передернуло.

— Почему ты не позволишь мне уйти? — услышала она собственный тоскливый голос. В который уже раз повторяла она один и тот же, один и тот же вопрос?

— Потому что не позволю, Десайлин, — голос Кейна звучал устало.

— Когда-нибудь я все же сбегу.

— Нет, Десайлин. Ты никогда меня не оставишь.

— Когда-нибудь.

— Никогда, Десайлин.

— Но почему, Кейн?!

С выражением величайшего удовольствия на лице и крайней осторожностью он дал еще нескольким каплям упасть на дно чаши. Голубые блики заиграли на его лице.

— По-че-му?!!

— Потому что я люблю тебя, Десайлин.

Сухой кашель, лишь отдаленно напоминающий смех, вырвался из ее горла.

— Ты — любишь меня?

Вся ее обреченность, безнадежность и тоска заключалась в этих словах.

— Скажи, Кейн, смогу ли я когда-нибудь заставить тебя понять, насколько ты мне отвратителен?

— Быть может. Но я тебя люблю, Десайлин.

Новый приступ кашля.

Испытующе взглянув на нее, Кейн бережно протянул ей чашу:

— Выпей, только быстро… пока не умер свет.

Она уставилась на Кейна потемневшими от ужаса глазами.

— Глоточек еще одного мерзкого снадобья? Ты же не надеешься заполучить меня таким образом?

— Называй это как угодно.

— Я не буду пить.

— Нет, Десайлин, ты выпьешь.

Его взгляд сковал ее, словно льдом. Почти не сознавая, что делает, она склонилась над рубиновой чашей; мерцающая жидкость смочила ей губы, комочком ртути скатилась в горло.

Кейн вздохнул и вынул опустевший кубок из бесчувственных пальцев девушки.

Его массивное тело казалось вырубленным из камня, в котором каким-то чудом циркулирует в пустотах кровь.

— Я все равно сбегу, Кейн.

Порыв соленого ветра с моря ворвался в узкое окно темной башня, бросив рыжую копну волос прямо на лицо Кейну.

— Никогда, Десайлин.

Сам себя он называл Дрегар…

Окажись он там секундой позже, он, вероятно, не сумел бы определить, откуда донесся тот ее вскрик. Чужестранец в Керсальтиале, этот варвар, тем не менее, бывал прежде в крупных городах, выстроенных цивилизованными людьми, и провел там достаточно времени, чтобы уяснить неоднозначность криков о помощи среди ночи и подумать дважды, прежде чем бросаться сломя голову во тьму, навстречу неведомой опасности. Но от варваров-предков он наряду с сильными мышцами, гибкой рукой и волшебным клинком унаследовал и первобытное понятие о кодексе рыцарской чести.