Ольга Зима - О чем поет вереск (СИ)

— Ну хорошо, хорошо, не смотри так, — намотал тот платок на руку и улыбнулся: — Цап-царап! В качестве утешения могу сказать, что котеночек из тебя краси-и-ивый!

— Утешения к чему? — лесовик едва выговаривал слова, настолько его ломали тающие надежды на солнечный трон.

— К тому, что я, пожалуй, пойду.

Брат встал, как будто под ногами был обычный пол, а не узкий карниз. Отряхнул дублет, штаны, чихнул, не рисуясь, и добавил:

— Ещё немного, и про нас станут говорить нехорошее. Все знают, как страстны лесовики и чувственны волки! Уединились, понимаешь, за высокими кустами! Ты явно нервничаешь, а у меня плохая репутация.

Фордгалл ошарашенно-зло выдохнул и застыл на месте.

— Что за чушь! Весь двор знает…

— Весь двор знает, что ты нёсся за мной, как за шансом на счастье, — Мэллин выразительно постучал каблуком по карнизу и двинулся по нему направо, к парку. — Я не волчица, но двор горазд на выдумки.

Фордгалл поспешил следом, не отрывая взгляда от намотанного на ладонь Мэллина платка.

— Я уверен, никто не посмеет шутить с волком!

— А я уверен: наутро ты проснешься знаменитым.

Мэллин не удержался и фыркнул, лесовик взрыкнул.

— Да, да, я понимаю тебя! — хихикнул Мэллин. — Прости-прости, не смогу принять твой дом как свой, пусть мы провели вместе ночь! Каждый узнал о себе много нового, не по разу сбил дыхание и почувствовал себя изнурённым, но ты должен знать — увы! — это не считается в доме Волка настоящей связью. К тому же мы спелись с советником, я не могу пренебречь его чувствами.

Фордгалл покрылся корой и заполыхал волосами.

Мидир готов был Мэллину поаплодировать: довести лесовика до белого каления и перекидывания в боевую форму одними словами — тоже надо уметь.

— Я вижу, вижу, ты горишь! — новая порция хохота. — Но вынужден потушить пожар страсти. Нам никогда не быть вместе!

Фордгалл раскрыл рот, подсвеченный желто-оранжевым пламенем, но Мэллин опередил его:

— И снова прости, лесовичок, — приоткрыл отпертую раму высокого коридорного окна. — Как-нибудь свидимся. Не переживай за честь солнечной красавицы, шарфик я ей верну! Что-то не хочется всякий раз бегать от её настырных ухажёров. Хотя… — почесал нос, — уже и не придется.

Мэллин поклонился и шагнул в окно, аккуратно прикрыв раму за собой.

Фордгалл потихоньку остывал, окруженный блекнущими оранжевыми искрами, а за его спиной голубело рассветное небо.

Примечания:

*Золотая башня — замок дома Солнца, вторая столица Благих земель. Построена задолго до первой эпохи, разрушена в конце второй, восстановлена в начале третьей.

Этайн поежилась, и Мидир обнял ее поплотнее: одна его рука была закинута за шею и лежала на ее плече, вторая покоилась на жарком бедре. Ветер шевелил тяжелые занавеси, разливался предутренней влагой и казался куда прохладнее, чем положено для начала осени.

Пожалуй, это время суток Мидир любил больше всего. Мир еще спал, но был на грани пробуждения; его женщина, его королева прижималась к нему доверчиво, деля с ним днем его жизнь, ночью — его ложе.

Лежащая на боку Этайн сонно выдохнула, прервав его мысли. Устроилась поудобнее, положив одну ладонь туда, где колотилось его сердце, вторую, сложенную в кулачок, прижала к своей груди.

Как эта женщина одним полудетским жестом заставляла его еле дышать от нежности, не знали и старые боги!

Надо было вставать, но уж больно не хотелось отрываться от Этайн. Он подтянул коленом ее бедра ближе, вызвав томный вздох: «Миди-и-ир…»

Его имя в ее устах всегда звучало по-особому и нравилось ему гораздо больше, чем привычное «мое сердце».

— Спи, любовь моя, еще очень рано, — прошептал Мидир, потягиваясь в сладкой истоме и все равно не разжимая объятий.

О том, что она уснула, вернее, он дал ей уснуть всего двадцать минут назад, он мог сказать точно, но не стал. С некоторых пор король Благого Мира опасался упоминаний о времени.

— Ты обещал сказку, — Этайн потерлась щекой о его грудь.

— И я расскажу тебе сказку, — подхватил Мидир ее слова, понизив голос. — О принце и принцессе. Я расскажу тебе ее столь тихо и ласково, что посмотреть твои сны слетятся все феечки этого мира…

Волчий король припомнил забавные фигурки, что использовал советник, и материализовал их в спальне. Этайн приоткрыла совсем темные глаза, слабо улыбнулась.

Куколки сходились, расходились на черной глади белья, затем обнялись под звуки голоса волчьего короля, и над двумя воссоединившимися влюбленными засияла настоящая радуга.

— Как красиво! Они, как и мы, будут жить долго и счастливо и умрут в один день? — прошептала Этайн, снова прикрывая глаза и уткнувшись носом в грудь Мидира.

Он повел плечом. Человеческая присказка звучала иначе в мире, полном магии, где любое неосторожно оброненное слово могло стоить жизни или способностей к волшебству.

— Ну… — Этайн вздохнула, будоража ощущениями близкого теплого вздоха и ее сонного мирного присутствия, — хотя бы одну или две тысячи лет! Для вас, ши, это же немного?

— Не так уж мало. Однако я тебе это обещаю, — Мидир медленно повел рукой, и радуга вместе с фигурками истаяла.

Третий кукольный участник, принц на троне, хоть и был в тени, пропал последним, а глянул под конец весьма недовольно. Мидиру показалось даже, эта малявка погрозила ему тряпичным кулачком!

Волчий король прикоснулся к виску Этайн, окончательно погружая в сон, и решил поискать брата мыслью. Тревога была неясной, но она не покидала Мидира, а лишь усиливалась…

Мэллин, видимо исполняя вчерашнюю угрозу главного повара, чистил овощи. Вернее, уже закончил и теперь баловался, вырезая из них забавные фигурки. Сам себе фыркнул:

— Увидь это Воган, и я никогда не вылезу с кухни! Никогда! — сделал страшные глаза картофельной голове, чем-то напоминающей голову самого повара. — Вполне можно было применить магию для всей этой ерунды! — подхватил голову и передразнил бас Вогана: — Вкус, видите ли, не тот! — щелкнул изображение по носу. — Я принц, между прочим!

— Принц, принц, — улыбнулась ему возникшая в дверном проеме Лианна. — Доброе утро, принц!

Лианна — сияющая и прекрасная. Мидир, как и Мэллин, внимательно и с интересом оглядел будущую королеву дома Солнца, которой счастливое замужество явно шло. Золотые волосы струились по плечам и спине, без всякой прически сохраняя порядок; лицо с правильными чертами будто светилось, заставляя щуриться и отводить взгляд, не выдерживая долгого любования; светло-карие живые глаза словно подсвечивали предмет, на который смотрели. В костюме наблюдался небольшой беспорядок, но стоило отдать новобрачным должное — платье осталось целым и почти не помятым.