Евгения Техтелева - Наследие (СИ)

— Скверное дело…

Еле дойдя до кровати, не скидывая тихоступы, она грохнулась на спину в мягкое одеяло.

— Что ем… Что ему нужно во дворце?.. Откуда он знает Эврикиду? Может быть… Он охотится за Лисом… Будь проклят этот заговор… Сама дойду… Я узнаю, что тебе нужно… Мортос… Мортос…

Сквозь сон послышалось:

— Что с ней? Ее голос слышно через стены.

— Она бредит. Это пройдет.

— Ее волосы…

— Тише. Смотрите, она держится за руку.

Ноющая боль успокоилась.

— Я посижу здесь. Если вы не против?

— Ты немного странно себя ведешь. Неужто ты…

— Что?

— Да так, ничего…

До самого горизонта волновалось изумрудное море высокотравных холмов. Белые ленты, свисающие с рук, путались в траве, их изредка подхватывал ветер. Она не хотела оглядываться, знала, что там увидит. Все повторится, так зачем приближать конец?

Только на этот раз все было не так. Рядом кто-то стоял.

— Красивое место, — произнес Фарен, оглядывая холмы. Почувствовав изумленный взгляд Джайры, уставившейся на него и на их сцепленные в замок руки, он посмотрел на нее: — Существует ли оно на самом деле?

— Я не знаю.

— Если ты против…

— Нет, не уходи. Только не оглядывайся. Я не хочу снова упасть в бездну.

Улыбнувшись, он кивнул.

В отличие от нее, ее бесформенных плотно окутывающих белых лент, Фарен был облачен в доспехи с гербом в виде рычащего тигра, но разбитые и поблекшие. За спиной уныло свисал на половину сгоревший малиновый плащ. Глубокий порез на лице только-только затянулся, в глазах не было того кровавого безумия, что постоянно промелькивало при малейших признаках раздражительности. Но не было и того омута, что был в прошлый раз.

«Это его душа?»

— Душа? — переспросил виконт.

— Я ничего не говорила.

— Оу, извини. Это все…

— Тише!

Где-то близко слышно было знакомое бормотание.

— Бежим! Нужно ее догнать!

— Кого?

— Эврикиду!

Замешкавшись с ответом, Фарен, которого она тянула за собой, пробежал за ней небольшое расстояние, прежде чем смог остановить ее.

— Стой! Ее нельзя догнать. Ее уже не догнать.

— Что? Ты не понимаешь…

— Понимаю. Оттуда не возвращаются.

За спиной раскаты грома становились все ближе. Трава под ногами превратилась в пепел. Ветер пытался сбить с ног.

— Ты должна отпустить ее, Джайра. Не надо за ней гнаться.

— Тебе легко говорить, — приходилось перекрикивать поднимающуюся бурю. — Ты не потерян в океане тайн! Не мучаешься вопросами, что от тебя скрывают!

Теперь она сама пыталась высвободить руку.

— Дело не в этом! Не надо преследовать умерших. Ты делаешь больно и им, и себе. Больше всего — себе. Ты не потеряешься, не останешься одна, если простишься с ней.

Она почувствовала, как по щеке катится слеза. Больше не сопротивляясь отчаянию, Джайра повернулась к жгучей буре.

— Нет, я уже сейчас одна. Единственное, что удерживает мою жизнь — это она. Она отвела от меня смерть. Теперь между мной и омутом тьмы больше нет никаких преград.

Руки сами собой разжались. Фарен в один миг исчез. Все повторилось…

На утро она ничего не вспомнила из того, что видела и слышала во сне, и мучилась необъяснимой досадой, будто пропустила что-то важное. Добавил масла в огонь Хаким, разговор с которым за завтраком вылился в напряженное ничто, и оно только из-за одной неосторожной случайности могло превратиться в добротную ссору.

Сейчас большую часть мыслей занимало ожидание прихода Зайна. И чтобы хоть как-то ослабить нетерпение, Джайра вывела во двор поразмяться Ворона, прицепив к его недоуздку корду и скомандовав идти по кругу. Рука почти не ныла, но при движении ее словно пронзало кинжалом. Как заметили накануне Ксия и Фарен, ее волосы стали темными и больше не меняли своего цвета, как это было прежде. Хаким уверил их, что это все из-за тех тайн, что не дают ей покоя. О тренировках ассасинов не было и речи. Община приутихла.

— Ты нервничаешь.

К ней подошел Фарен, нагнувшись под кордой, когда Ворон пробежал позади него.

— А ты всегда оказываешься рядом, когда я испытываю слабость.

Некромант стушевался и повернулся назад, подозревая в ее колкости намек на сон.

— Извини.

— Нет, постой, — он с надеждой обернулся. — О чем ты хотел поговорить?

Он вздохнул, собираясь с мыслями.

Ворон остановился, что-то вынюхивая под ногами.

— Эй, лентяй! Хик, Хэ!

Конь послушно продолжил движение.

— Таурийский? — удивился Фарен.

Джайра была удивлена не меньше познаниями молодого человека.

— Откуда ты знаешь этот язык?

Он широко улыбнулся, наблюдая за конем.

— Счастливое время… Я выучил его, когда обучал моего коня вместе с мастером всему, что знает от тебя твой Ворон.

— Это должен быть отличный конь чистой породы. Откуда он у тебя был?

— Это был подарок.

— От кого и за какие же такие заслуги?

Фарен засмеялся, смущенно запустив руку в волосы.

— За опасную выходку…

Ворон во всей своей красе вороной масти восточной породы делал круг за кругом вокруг беседующих.

— Очень знакомая история. Подожди! — внезапно воскликнула Джайра. — Пасахале-эль-Кенз! Ты был хозяином «Сокровища пустыни»? Того самого, из песен? И это поется о твоем отце: «… лорд-винодел для своего озорного сынишки купил султанского жеребца, не потратив золотишка…»?

И от изумления даже открыла рот, а потом рассмеялась.

— Да, — кивнул Фарен, даже немного покраснев от упоминания песни. — Он был отличным конем и прожил долгую жизнь.

— Что с ним стало?

— Стрела в сердце. В то время было очень много татей и мародеров. В одном из патрулей во время нападения он заслонил меня от нее. Он был моим хорошим другом, единственным, кто меня понимал без слов, — он слегка помотал головой, отгоняя грустные воспоминания. — Теперь я понимаю, почему он слушается только тебя, — кивнул он на Ворона.

— А я теперь понимаю, почему он льнет к тебе.

Оба коротко посмеялись.

За их спинами, шоркая ногами, кто-то прошел по второму этажу. Обернувшись, Джайра увидела спину удаляющегося глухонемого слуги. Тут же рядом в кресле она напоролась на суровый отцовский взгляд Хакима и поспешно отвернулась.

— Ты боишься его?

— С чего ты взял?

— Я, конечно, ничего не понял из вашего иноязычного разговора, но, как мне кажется, ты нервничаешь именно из-за этого.

Джайра вздохнула. «Не такая уж это теперь и тайна…»

— Он злится на меня.

— Почему?

— Потому что я могу ненароком развязать войну, которую в наших общих целях мы обязаны не допустить. Я ничего не могу поделать.

Фарен о чем-то раздумывал, выдержав долгую паузу.

— Мне рассказали, что было ночью. Уходя, Зайн сказал, что на карете был какой-то герб, но его было трудно рассмотреть. Ты видела его?