Аня Сокол - На неведомых тропинках. Шаг в пустоту

— Останови ее, — прошу я растерянного пацана.

— Еще чего, — отвечает Веник, левого глаза не видно, все лицо залито кровью.

— Он знает того, кто убил тебя! Кто провел лишенного! — кричу я Миле.

Если это ее не остановит, мы проиграем. Все. Хранитель — это не безжалостный защитник и исполнитель. Его воля должна быть сильнее рефлексов, его разум выше обязательств, его наказание — это мера ответственности, потому что смерть — это окончательно и отмотать пленку назад не получится.

Я надеюсь, что она услышала, что она очнулась, а не среагировала на новую угрозу. Бросок был точным. Нож летел быстро и тихо. Я бы умерла, так ничего и не поняв. Метили в горло. Если бы за моей спиной не стоял падальщик, думаю, обошлись бы и без панихиды. Веник молниеносно выбросил руку и перехватил нож в полете в сантиметре от моей шеи, чуть качнув лезвием, задевая кожу. Близко, очень близко. Вместо испуганного крика у меня вышел хрип.

Я знаю, что в нашей тили-мили-тряндии никто не даст гарантии, что ты доживешь до следующего утра. Считайте это капризом, но я хочу знать, за что умираю, пусть это ничего и не изменит. Сегодня, когда гробокопатель, повинуясь капризу, буквально поймал мою смерть, я поняла еще одно. Так уходить я не хочу — внезапным броском из-за куста от неизвестной руки за неизвестно какие прегрешения. Нет.

Хранительница уже стояла на границе зарослей, вглядываясь в листву, явидь харкала кровью. Веник взвесил в руке нож, приноравливаясь к балансу, прислушался и вдруг метнул его обратно. Марик схватился за голову и сел на траву. Сдавленный крик. Вещь вернулась к владельцу. Мила исчезла, чтобы спустя минуту вытащить к нам еще одного пацана, чуть старше сына падальщика. Девушка и рычащий, брыкающийся, упирающийся парень были одного роста и телосложения, но видимых усилий хранительница не прилагала, чем очень бесила подростка. На его боку краснела длинная полоса, края вспоротой клетчатой рубашки окрасились в темно-красный. Гробокопатель не промахнулся, но и, к счастью для всех, не попал.

— Предатель! — заорал Марику тот, кого удерживала Мила, руки с черными ногтями в бессильной злобе царапали тонкие запястья девушки, браслеты вспыхивали и тут же гасли. — Сука, я убью тебя! — это уже мне. — Чертова шлюха! — хранительнице. — Ненавижу! — это, надо думать, всему коллективу.

Мила встряхнула парня, а когда не помогло, положила руку ему на лоб, браслет сменил цвет с красновато-огненного на желтый, отразившийся в глазах пленника, и тот резко сел на траву, лицо из отчаянно-злобного стало удивленно-сонным.

— Вы здесь все что, ненормальные? — Мила отряхнула руки. — Ты, — она указала на приподнявшуюся, но по-прежнему сплевывающую кровь явидь, — не смей трогать учеников. Никогда. Иначе я закрою для тебя filii de terra. Ты, — кивок Венику, — первое и последнее предупреждение. Благодари высших, что ты его едва задел. Ты, — девушка повернулась ко мне, — от злыдня и то меньше неприятностей.

Я кивнула, усаживаясь рядом с Мариком на землю. Критика принимается, хотя меня так и подмывало сказать, что раньше, когда мы спасали ее с Игорем, жалоб не поступало.

— Ты, — она встала напротив плывущего в тумане подростка, — что ты здесь делаешь? Где твои родители? Где Вера?

Парень визгливо рассмеялся.

— Тимур живет в лесу, там, — сидящий рядом парень махнул рукой, — на границе перехода. Я дал ему слово, что не выдам. — Он виновато посмотрел на отца, Веник опустил руку и взъерошил сыну волосы.

— Высшие, почему? Здесь примут любого ребенка. — Мила всплеснула руками знакомым человеческим жестом.

— Не его. — Марик замялся, но потом все же ответил: — Первого лишенного привел он. Того, кто убил вас.

Мы замолчали, даже Пашка смогла сдержать клокотание в груди.

— Я привел зверочеловека, — парень хихикнул, прозвучало это настолько нереально, словно на месте Тимура сидел умалишенный или наркоман, добравшийся до дозы, — убить шлюху. Мне мама велела. Я убил. Я послушный.

Я присмотрелась к улыбающемуся подростку. Что-то подсказывало мне, что его назвали в честь отца. С матерью я успела свести непродолжительное знакомство. Вера говорила, что отомстит. Мила, знавшая их обоих немного с другой стороны, нахмурилась.

— Зачем это Вере? — Кого бы в своей смерти ни винила девушка, это точно был не этот сидящий на земле пацан.

— Затем, — я вздохнула, — Вера показала тебе своего сына, но не показала его отца, потому что ты бы его узнала. Тимур — брат твоего Игоря по отцу. Ради жизни этого на алтарь должны были положить твоего. А когда не удалось, отомстили.

Хранительница замотала головой.

— Она не помогала вам с Катей, она вела вас к могиле. Вам — смерть, им — дети.

— Отец говорил, мы уедем, — веселье подростка сменилось грустью, — а вместо этого умер. И мама. Эта сука там была. — Ненависть прорвалась сквозь пелену апатии, наброшенную Милой, взгляд светло-ореховых, как у матери, глаз ожег меня злобой. — Я вернулся, а они умерли. Я видел эту… — Он указал на меня рукой, которая тут же бессильно упала. — Эту суку и колдуна. Ничего… я еще… я… — Парень уставился на одиноко торчащий из травы одуванчик и затих.

— Он хотел отомстить? — Я повернулась к Марику. — Этого ты боялся? Не меня, а за меня?

— Да, — мальчишка кивнул, — я не знал всего и помогал ему, еду носил, а потом… — он повесил голову, — стало поздно. Если бы все вскрылось… Я же не знал, он потом рассказал. Меня бы обвинили. Тим — мой друг, я думал, он выделывается, месть и все такое, ну, знаете, как бывает… А он всерьез. — Мальчишка путался, дрожал и очень хотел, чтобы мы поняли.

— А сегодняшний лишенный, — Мила щелкнула пальцами перед созерцающим растения парнем, — тоже твой?

Откликнуться ей не пожелали.

— Нет, — закричал Марик и даже привстал, Веник положил ему руку на плечо, — могу на камнях поклясться, мы ничего не знали. Он был со мной, мы хотели поглазеть на посвящение, но Тим увидел вас, — он посмотрел на меня, — и взбесился, твердил, что убьет, я испугался, когда потерял его в толпе.

— Тогда, возможно… — начала хранительница.

— Нет! — снова крикнул парень. — Сами подумайте, от голой пяди до трех сосен минут двадцать быстрого бега. Он бы не успел ни вынырнуть, ни вернуться обратно. Да и где бы он зверочеловека достал? Он хотел убить. Ее. Сам. Не Видящего, он его даже не знает. Ну почему вы не ушли сразу? Я как увидел вас в столовой…

— Низшие, — прохрипела пришедшая в себя явидь, — малой, ты вроде не дурак, почему сразу не сказал? Глядишь, у твоего папаши было бы сейчас одним глазом больше. — Она махнула лапой.

— Я дал Тиму слово. — Голос сорвался на фальцет.

— Похвально, — Пашка встала, — надеюсь, ты не пожалеешь об этом ни через день, ни через год.