Франческа Хейг - Огненная проповедь

Глядя на забитый вид этих людей и их худые изможденные фигуры, я с трудом верила полунамекам о существовании какой-то организации сопротивления омег или об Острове, где находилось ее сердце. Невозможно представить, что они мечтают бросить вызов Синедриону и тысячам его воинов. Омеги выглядели жалкими и несчастными. К тому же им, как и всем, хорошо известно, чем более ста лет назад закончилось восстание на востоке. Конечно, Синедрион не мог их уничтожить, не убив своих соплеменников-альф, но, говорят, повстанцев подвергли жесточайшим пыткам, что было еще хуже смерти. Издевательства были такими страшными, что близнецы-альфы даже за сотни километров с воплями падали на землю. Говорят, что Синедрион даже ввел компенсацию за боль, которую те претерпели. Что касается мятежных омег, то про них больше никто ничего не слышал, но, полагаю, их близнецы еще долго страдали необъяснимыми болями. После подавления восстания Синедрион приказал выжечь все восточные земли. Огнем смели все, даже селения, которые не взбунтовались. Солдаты спалили все поля и дома несмотря на то, что те располагались по соседству с мертвыми землями и считались местом столь смертоносным, что никто из альф ни за что бы там не поселился. Ничего не осталось, и создалось впечатление, что мертвая зона продвинулась еще дальше на запад.

Я вспоминала эти предания и рассматривала кучку людей с непривычным телосложением, склонившихся над свертком с объедками, которые передала им мама. Когда она взяла меня за руку и повела домой, я со стыдом почувствовала облегчение. Образ немого омеги, который, отводя взор, брал у нас еду, еще долго стоял у меня перед глазами.

Близнец отца не была немой. Три дня Алиса стонала в бреду и выкрикивала проклятья. Сладковатый смрад ее дыхания окутал сарай, а затем проник в дом, где отцу становилось все хуже и хуже. Никакой аромат трав, которые мама жгла в очаге, не мог перебить этот запах. Она ухаживала за отцом в доме, а мы — за Алисой в сарае. Нам с Заком было велено меняться, но большую часть времени мы по молчаливому согласию сидели рядом с ней вдвоем.

Однажды утром, когда она немного пришла в себя, Зак тихо поинтересовался:

— Что с тобой не так?

В ответ она осознанно посмотрела ему в глаза:

— У меня лихорадка. У твоего отца теперь тоже.

Зак нахмурился:

— Это понятно. Я про твой дефект.

Алиса рассмеялась, подавившись кашлем. Кивнув, чтобы мы подошли ближе, она откинула потную простыню. Сорочка едва прикрывала колени. Любопытство превысило брезгливость, и мы пригляделись. Поначалу я не заметила ничего особенного: ноги как ноги. Немного худые, но сильные. Я слышала про омегу, у которого по всему телу чешуйками росли ногти, но у Алисы они выглядели вполне обыденно — чистые, аккуратно подстриженные и на своём месте.

Зак не удержался:

— И что?

— Вас что, в школе считать не научили?

Я промолвила вместо Зака:

— Мы не ходим в школу. Нас ведь не разделили.

— Но мы учимся дома — быстро перебил меня брат. — Арифметике, письму, другим вещам. Мы умеем считать.

Мы как по команде уставились на ее стопы и пересчитали пальцы. На левой — пять, на правой — семь.

— Именно в этом проблема, дорогой. У меня лишние пальцы. — Она посмотрела на понурое лицо Зака, и ее улыбка померкла. — Это еще не все, — добавила она почти дружелюбно. — Вы не видели, как я хожу, ведь до телеги и в сарай меня несли. Я хромая. Правая нога короче и слабее. И я, знаете ли, не могу иметь детей. Тупиковая ветвь, тупичка, как альфам нравится нас называть. Но главная проблема — пальцы. Ведь их должно быть круглое красивое количество. А у меня не круглое и не красивое. — Она опять криво ухмыльнулась, посмотрела на Зака и приподняла бровь: — Если бы мы так сильно отличались от альф, дорогой, зачем им понадобилось бы нас клеймить? — Он промолчал. Алиса продолжила: — И если мы настолько беспомощны, почему, думаешь, Синедрион так страшится Острова?

Зак быстро оглянулся и так яростно шикнул, что мне на руку брызнула его слюна:

— Нет никакого Острова. Всем известно, что это ложь.

— Так чего же ты испугался?

На этот раз ответила я:

— Во время последней поездки в Хавен мы заметили на окраине обгоревшую хижину. Отец рассказал, что это дом омег, которые распространяли слухи об Острове.

— По его словам, ночью их забрали солдаты Синедриона. — Зак опять покосился на дверь. — Поговаривают, что на площади в Уиндхеме публично в назидание всем порют омег, которые просто болтали об Острове, а кто-то это услышал.

Алиса пожала плечами:

— Не кажется ли вам, что Синедрион слишком уж старается, чтобы пресечь нелепые слухи и обычную болтовню?

— Все это ложь! — прошипел Зак. — Придержи язык. Ты не в себе и навлечешь беду на наши головы. Не может существовать такого места только для омег, у них ума не хватило бы. И Синедрион его бы отыскал.

— Но пока что-то поиски не увенчались успехом.

— Потому что Острова нет! Он всего лишь плод воображения.

— Может быть, и этого достаточно. — Она опять ухмыльнулась и с этой гримасой на лице впала в беспамятство.

Зак поднялся:

— Пойду проведаю отца.

Я кивнула, снова прижав холодную мокрую тряпицу к голове тети.

— Папа наверняка сейчас тоже без сознания.

Но Зак все равно вышел, громко хлопнув дверью сарая.

Прикладывая ткань к клейму на лбу Алисы, я пыталась рассмотреть черты ее лица и найти сходство с ее близнецом, представляла его, лежащего в десяти метрах в доме. Я протирала тетю, морщась от зловонного дыхания, и воображала, что ухаживаю за отцом. Через минуту я потянулась и дотронулась своей маленькой ладонью до ее руки. Такой жест близости отец не позволял мне уже несколько лет. Было ли преступно ощутить связь с незнакомкой, которая принесла в наш дом столь ужасный дар — смерть родителя?

* * * * *

Алиса уснула. Ее дыхание клокотало глубоко в горле.

Выйдя из сарая, я увидела Зака, сидевшего скрестив ноги на земле в лучах послеполуденного солнца. Я устроилась рядом. Зак ковырялся в зубах и грыз соломинку. Немного помолчав, он произнес:

— Я ведь видел, как он упал. — Следовало догадаться, учитывая, что брат при любом удобном случае так и ходил за папой хвостом. — Искал птичьи яйца на деревьях у верхнего выгула, — продолжил Зак, — и все видел. Вот он стоит, а затем — хлобысь! Зашатался, как пьяный, но вроде как оперся на вилы. А потом упал лицом вниз, так что я больше не видел его из-за пшеницы. — Зак выплюнул соломинку.

— Прости. Наверное, это страшно.

— Почему ты извиняешься? Это ей следует извиняться. — Брат указал на сарай, откуда доносились хрипы Алисы, сражавшейся с воздухом воспаленными легкими. — Он ведь умрет? — Я не видела смысла обманывать, поэтому просто кивнула. — Ты можешь хоть что-нибудь сделать?