Юрий Никитин - Лоенгрин, рыцарь Лебедя

- Значит, хозяин этого красивого замка не прибыл на присягу?

- Не прибыл, - подтвердил Перигейл. - И, главное, не объяснил причину.

- Очень невежливо, - согласился Лоенгрин.

Он поднял лук, некоторое время прислушивался то ли к себе, то ли к отсутствующему ветру, затем резко оттянул тетиву до уголка рта и почти сразу отпустил, после выстрела вздернул лук кверху, тетива звонко щелкнула по кожаной рукавичке с обрезанными пальцами.

Для всех стрела просто исчезла, но Лоенгрин смотрел на башню замка, и все перевели взгляды в ту сторону.

Флаг вздрогнул, древко расщепилось в середине, и флаг рухнул, нелепо поворачиваясь в воздухе, словно падающий кленовый лист.

Сэр Харальд сообразил первым, охнул, резко развернулся к Лоенгрину:

- Как вы... сумели?

- Это было трудно, - признался Лоенгрин. - Мне просто повезло. Вообще-то я надеялся попасть с третьего или четвертого раза.

Харальд подпрыгнул.

- Так вы все-таки собирались... всерьез? Попасть... и сбить?

Лоенгрин кивнул.

- Мне кажется, - ответил он мирно, - хозяин замка должен еще раз подумать насчет сопротивления.

Харальд воскликнул:

- Еще бы!

Через некоторое время ворота распахнулись, оттуда осторожно выехала группа богато одетых всадников.

Сэр Перигейл прошипел Лоенгрину почти зло:

- Не выказывайте вежливости, ваша светлость.

- Почему? - изумился Лоенгрин. - Человек всегда должен быть вежлив и учтив. Особенно с противниками.

- Есть люди, - пояснил Перигейл злым шепотом, - что вежливость воспринимают как слабость.

- И таких, - добавил за их спинами Шатерхэнд, - многовато.

Сэр Диттер перекрестился и пробормотал:

- В этом мире.

Он бросил на Лоенгрина многозначительный взгляд, мол, я же знаю, ты явился с небес, у вас там все вежливые и с арфами, с утра и до вчера поют и поют. И ночами поют, ибо душам нет нужды спать и дрыгать ногами, комкая одеяло.

Всадники остановились, не доезжая десятка два шагов, только их предводитель, крупный и очень богато одетый вельможа в стальных доспехах, продолжал путь, пока не оказался перед Лоенгрином.

Забрало шлема поднято, Лоенгрин рассмотрел крупное мясистое лицо с маленькими глазками и широкими скулами. От всего облика хозяина замка несет надменностью и уверенностью в себе, а также презрением ко всему, что его окружает.

Лоенгрин только раскрыл рот, чтобы вежливо приветствовать прибывшего, по всей видимости, барона Эвариста Хардбальда, сеньора этих земель и хозяина замка, как за его спиной люто грянул сэр Перигейл:

- Торбин, Гандульф!.. Арестовать этого мятежника и немедленно повесить вот на том дереве!.. Гангнус, убей его, если шевельнет хоть бровью!

Торбин и Гандульф, здоровенные медведи, с такой готовностью поспрыгивали на землю, что земля дрогнула, а Гангнус поднял арбалет со взведенной стрелой и нацелил барону прямо в грудь.

Барон Хардбальд побледнел, арбалетная стрела с такого расстояния пробьет панцирь, как лист клена, и пронзит сердце.

Он вскричал:

- Погодите! Вы не так меня поняли!..

Сэр Перигейл вскинул руку, Торбин и Гандульф остановились, но Гангнус продолжал держать хозяина замка на прицеле.

Барон Эварист с несвойственной его величавой фигуре торопливостью покинул украшенное серебром седло, подбежал к коню Лоенгрина и покорно склонил голову.

- Ваша светлость!.. Ваш преданный вассал просит прощения за то крохотное недоразумение, что возникло...

Лоенгрин только собирался ответить учтиво, что все пустяки, любые недоразумения нужно забыть, как сэр Перигейл мощно взревел:

- Вы обвиняетесь в мятеже, сэр Эварист!.. Но по бесконечной милости герцога Лоенгрина вы всего лишь примете наших людей на прокорм и постой... и так будет до тех пор, пока мы не изволим убедиться, что никто в вашем замке не посмеет... не посмеет!

Сэр Шатерхэнд подсказал за спиной:

- Не забудь о штрафе.

Сэр Перигейл громыхнул:

- А еще, сэр Эварист, за промедление с принесением присяги, чему нет оправданий, вы приговариваетесь к штрафу в сто золотых... Что-о? Молчать, когда с вами изволят говорить вслух!.. У нас хватит решимости срыть кротовый холмик вашего этого, с позволения сказать не при дамах, замка и вырвать весь ваш род с корнем, аки молочай горький, который даже скот не жрет! А церковные книги почистим, чтобы и следа от вас не осталось!

Барон, весь дрожа, поднял голову и смотрел на Лоенгрина с мольбой. Крупное мясистое лицо побледнело и скукожилось, от надменности ни тени, губы стали синими и тряслись, будто по ним били пальцем.

- В-в-ваша с-с-светлость... Все, что угодно...

Лоенгрин осведомился холодно:

- Это в каком смысле... сэр?

Барон пролепетал:

- В вашей власти моя жизнь, мое имя, моя семья и все мои люди...

Сэр Перигейл прорычал:

- А также все пока еще почему-то ваши земли!

- И все мои земли, - покорно повторил барон несчастным голосом. - Я приношу вам присягу верности и покорности, и все, что у меня есть, - ваше!

Лоенгрин перехватил брошенный на него Перигейлом взгляд, беспокойно сдвинулся в седле, но нужно отвечать так, чтобы не подводить и своих решительных соратников, наглядно показавших ему, как нужно разговаривать с подобными, он наклонил голову и проговорил нейтральным голосом:

- Я принимаю вашу присягу покорности, барон Хардбальд.

- Благодарю вас, ваша светлость!

- И жалую, - сказал Лоенгрин, - в подарок эту крепость и земли. На вас ложатся все права, которыми наделены вассалы герцога Брабанта... а также все обязанности.

- Плюс штраф, - напомнил едва слышно сэр Шатерхэнд.

- Кроме того, - сказал Лоенгрин строго, - те штрафы, о которых упомянул сэр Перигейл, они... обязательны к исполнению тотчас же и вообще... немедленно.

Барон склонил голову.

- На все ваша воля, мой господин.

- Это не моя воля, - пояснил Лоенгрин вежливо, - это закон.

- Нерушимый, - громыхнул Шатерхэнд.

Лоенгрин слегка повернул голову в его сторону.

- Проследите, чтобы в замок барона Хардбальда отправили людей немедленно.

Шатерхэнд сказал обрадованно:

- Я сам этим займусь!

Лоенгрин произнес серебряным голосом:

- Вот и отлично. Сэр Перигейл, нам пора ехать.

- Ваша светлость, - ответил Перигейл с огромным облегчением.

Он махнул рукой отряду, все развернулись в сторону дороги. Лоенгрин толкнул коленями коня и помчался впереди, оставив барона Хардбальда, коленопреклоненного посреди дороги.

Сэр Перигейл догнал, послал коня рядом.

- Простите, ваша светлость, - сказал он виноватым голосом, - но я страшился, что вы вдруг по своей доброте сразу же простите... А эти люди, к сожалению, понимают только силу. Ваша вежливость для них кажется слабостью.

Лоенгрин сказал невесело:

- Я это понял... но как грустно...