Надежда Попова - Инквизитор. И аз воздам

– Но я не солгал, – заметил он многозначительно, – а стало быть, никакое это не наваждение и не помутнение рассудка из-за недуга, что с тобой тогда приключился, и даже не душевная слабость после близости, как ты, помнится, заподозрила. Просто все дело в том, что я говорил правду. А ты сама сказала: ты видишь, когда я лгу.

Нессель нахмурилась, остановившись и обернувшись к нему, явно намереваясь возразить, но не успела произнести ни слова, а Курт не успел понять, что происходит и отчего вдруг тело отпрянуло назад, а рука рванула ведьму за собою, ухватив ее за рукав. Как это бывало и прежде, лишь спустя миг осознались те незримые и неслышимые мелочи, которые рассматривать и в которые вслушиваться, осмысливать которые разум отказался еще мгновение назад: громкий шорох над головой, сменившийся нарастающим скрежетом, смутная тень, шевельнувшаяся на крыше дома… И лишь когда все кончилось, когда Нессель, взвизгнув, испуганно вжалась в его грудь, вцепившись обеими руками в плечо, – лишь тогда все эти разрозненные детали соотнеслись с грудой разбитой черепицы, что узким тяжелым потоком низринулась сверху и теперь лежала на земле там, где миг назад стояли они оба. Падая, глиняные изогнутые пластины оборвали часть дождевого карниза, и покоробленный грязный слом прошел в какой-то ладони от головы Нессель.

Еще доля мгновения пронеслась-проползла мимо – тоже, как всегда бывало и прежде, разом стремительная и невероятно неспешная, тягучая, точно старый мед, – и Курт, оттолкнув ведьму в сторону, выдернул из заплечного чехла арбалет, разложил его одним движением и направил, заряженный, на крышу дома. В неподвижности и тишине миновало с полминуты – бледная Нессель, точно бы вжавшись сама в себя, застыла рядом, боясь пошевелиться, Курт стоял на месте, высматривая на крыше, крутой, точно снежная горка, хоть какой-то призрак движения, пытаясь услышать хоть звук, и оба вздрогнули, когда дверь дома распахнулась настежь.

Курт рывком опустил руки, уставясь острием стрелы на стоящую на пороге женщину, занимавшую собою проем целиком, та охнула, подавшись назад, и он отвел арбалет, лишь теперь переведя замершее дыхание.

– Матерь Божья… – пробормотала хозяйка дома, прижав ладони к необъятной груди, опасливо шагнула вперед снова, выглянув на улицу, и при виде черепков и обломка карниза весь ее испуг внезапно испарился без остатка. – Вот же свинья-то ленивая, а! – возгласила она с усталой злостью. – Я ж говорила. Ну, я ж ему говорила, скотине такой, что рухнет же! Вот кто был прав, а?..

Нессель осторожно отступила подальше от разгневанной матроны, переглянувшись с Куртом, и он, вздохнув, медленно разрядил и сложил арбалет.

– У вас была повреждена кровля? – спросил он, убирая оружие в чехол, и женщина, обернувшись, энергично закивала:

– И еще как! Град был этой весной, много чего побило, у кой-кого так и вовсе черепицу посбивало, а он на крышу, значит, залез – и говорит: ничего, постоит еще. А я ж вижу: ну, косая же! Два ряда скособочились, прямо вот видно было – штырьки под черепицей потрескались, перекосились… Вы целые? Не задело никого?

– Мимо, – отмахнулся Курт. – То есть, ты говоришь – знала, что однажды рухнет?

– Еще как знала… – с каким-то нездоровым самодовольством подтвердила хозяйка и, скользнув взглядом по Сигнуму на его груди, добавила: – Майстер инквизитор. А я ему и говорю: рухнет! Вижу же, что рухнет. Вон там, говорю, и там заменить надо. А он что? «Молчи, женщина». Вот хоть сама бери лестницу да лезь крышу чинить… Ну вот он вернется вечером – вот я ему покажу, я его носом, рожей его бесстыжей ткну! А как скажу, что он своей ленью да безалаберностью чуть инквизитора не убил!.. – женщина закатила глаза в нарочитом ужасе, однако, судя по ее тону, сия мысль доставила ей некое особое удовольствие. – Вот будет знать теперь, как матери-то не слушать!

– Я думала – вы о муже… – тихо проговорила Нессель, и хозяйка с печальной злобой отозвалась:

– И-и, что ты, деточка, муж мой был человек работящий и хозяин домовитый. А этот только и знает, что на отцовом добре штаны просиживать… Ну ничего, он у меня попляшет сегодня. Вы точно не ранены? Не зацепило где?

– В порядке, – кивнул Курт, взял ведьму за локоть и, потянув за собою, двинулся по улице дальше, на ходу бросив: – Сына не прибей теперь, смотри.

– Что ему сделается, бугаю… – пробормотала хозяйка тоскливо и уже в спину спросила, повысив голос: – Но если чего – я ж могу сказать, что вы тут чуть голову себе не проломили, майстер инквизитор? Вы ж подтвердите, если что?

– Всенепременно, – отозвался он, не оборачиваясь, и ускорил шаг, слыша позади причитания и усталую негромкую ругань.

Нессель шла рядом молча, шагая так торопливо, словно пыталась убежать от неведомой твари, дышащей в спину, сжавшиеся в кулаки пальцы мелко подрагивали, а сквозь плотный загар на щеках проступила явственная бледность. По сторонам ведьма не смотрела, уставившись себе под ноги и не видя, кажется, ничего вокруг. Когда Курт снова взял ее за локоть, остановив у двери небольшого домика на тихой безлюдной улице, Нессель вздрогнула, вскинув голову и взглянув на своего спутника так, будто только что вспомнила о его присутствии.

– Дом Хальса, – пояснил Курт, доставая переданный Гайером ключ.

Ведьма медленно кивнула, словно не вполне поняв, о чем речь, и нервно оглянулась назад – туда, где за несколько улиц отсюда осталось жилище с обвалившейся черепицей. В открывшуюся дверь она проскользнула следом за Куртом поспешно и как-то суетливо и застыла на пороге, оглядывая неожиданно скромную обстановку, самой роскошной деталью которой была невысокая этажерка с книгами по правой стене.

Комнат в домике оказалось всего две, не считая кухни, мебель практически отсутствовала, и на осмотр спальни у Курта ушло лишь несколько минут, даже с привычным и полагающимся ad imperatum [70]простукиванием стен и пола в поисках возможного тайника. Нессель сидела в соседней комнате на табурете у стола, рассеянным взглядом вперившись в книжные полки, и за все это время не произнесла ни слова. На самом столе тоже было практически пусто – лишь чернильница, два листа чистой бумаги и один, помятый и порванный в двух местах, исчерканный отираемым пером.

К этажерке с книгами Курт приступил уже с уверенностью, что время расходуется понапрасну. Десяток томиков разной степени объемности, древности и сохранности лежали в беспорядке, вперемешку с бытовыми вещами вроде одинокой перчатки, пустой треснутой глиняной плошки из-под светильника и сломанного, уже какого-то окаменелого, но почему-то не выброшенного пера.

– Хм, – заметил Курт, раскрыв нетолстую книжицу, заложенную в самом начале свернутым обрывком бумаги, – кто бы мог подумать… Фон дер Фогельвейде.