Анна Чарова - Магия страсти

— Ты петь умеешь? Спой, это же «Дочь трактирщика».

— По-моему, я говорила, что потеряла память, когда проснулась, — отмахнулась я.

Эд не стал упрашивать «спой, птичка», сыграл вторую песенку, затем третью, будто бы дразнил меня. Ну, ладно, будет тебе песенка… Только я собралась спеть, как поняла, что по-русски он не понимает. Ну вот и славно, пусть гадает, что это за язык. Или по-английски ему спеть? Что я помню из Битлов? Затянуть, что ли, Girl?

Так я и сделала. Голос у Вианты был высоким, серебристым, многослойным, ей, то есть мне легко давалось вибрато. Эд перестал играть, прислушался и ж спросил, когда я закончила:

— Ничего не понял. Ни слова, но ведь там есть слова?

— Ты когда-нибудь был за Вратами? — сменила тему я.

— В Беззаконных землях? — Он снова уселся на козлы. — Не был. Туда наши не хотят, говорят, только магам можно. Но я и не хочу, если честно. Там творится странное.

— А мне было бы интересно посмотреть на диковинных зверей. Еще говорят, что где-то там находится Изначальный дом, откуда началось творение… Ты веришь в историю Аделии?

— Которая вернулась на много лет назад, чтоб выйти замуж за любимого? Даже не знаю. Дети, возникшие из пустоты, новые острова на краю света… Слишком все это волшебно.

— А я не верю в край света. И знаешь почему? Потому что его просто не может быть. Ты считаешь, что земля — блин, который плавает в тумане. А под нами что, знаешь? А там? — Я запрокинула голову и посмотрела в темнеющее небо.

Ну вот, понесло! Хватит болтать, ему не обязательно знать, что планета круглая, а вселенная бесконечная, что звезды не прицеплены к небу, и солнце — не свеча. Лучше думай, что тебе не интересен суеверный необразованный мужчина. Я покосилась на его сильные загрубевшие руки, вспомнила тренированное тело, и закружилась голова от сладкого предвкушения. Ну зачем он сел сюда? Валялся бы себе в телеге!

— Никто не знает, — сказал он после минутного раздумья, а я передала ему поводья.

— Вот. Ищи поляну, где мы заночуем, а я пойду поваляюсь, а то что-то устала.

Чтобы не видеть его и не соблазняться, я даже полог задернула, легла на перину рядом с бесчувственным Арлито, на всякий случай похлопала мага по щеке. Спишь? Ну и спи. Я еще раз приложилась к горлышку баклаги. После третьего глотка захмелела и даже ненадолго задремала. Проснулась от того, что телега больше не тряслась. Выглянула из нашей кибитки: она стояла посреди поляны, окруженной с одной стороны березами, с другой — соснами. Трава здесь была высокая, сочная, кое-где примятая коровьими лепешками. На западе синела вода небольшого пруда, окруженного кустарником с круглыми синими ягодами — в привычном мире такой не растет.

Ни коня, ни Ледаара. Интересно, куда они подевались? Неужели он взвесил «за» и «против» и решил, что ему не по пути с врагом рода? Мы, конечно, не пропадем, но время потеряем. И Ледаара придется забыть, смириться с тем, что где-то есть он… Где-то вне меня.

Слезы навернулись на глаза, я пнула телегу со всей силы, и перед глазами потемнело от боли. Выругавшись по-русски, я села прямо в траву и разрыдалась, не стесняясь ахать и всхлипывать — все равно никто не услышит.

Опомнилась я только, когда рядом что-то загрохотало. Вскинула голову и увидела перед собой Эда. Одной рукой он держал убитого кролика, вторую распрямил, и в траву падал прижатый к рубахе хворост.

— Ты чего, маленькая? — Он сел на корточки и заглянул в глаза, будто пытался найти там ответ.

— Ой, — пролепетала я и потупилась, чтобы волосы рассыпались по плечам и скрыли улыбку. — Как неловко, я не думала, что ты придешь… так скоро.

— Что случилось? — спросил он и положил руку на спину — я замерла и взмолилась, чтобы он подольше не убирал ее. А потом не сдержалась, прильнула к нему, уткнулась носом в рубашку на груди, жадно вдохнула родной запах.

На языке вертелось: «Ты меня не любишь», но пришлось сказать наивную банальность:

— Лучше бы я родилась дочерью трактирщика! Или управляющего. Все чего-то от меня хотят. Ненавидят за то, что я не делала, а делал прапрадед, портрета которого я даже не помню! Теперь муж мечтает запереть меня в подвале, чтоб править от моего имени…

— Они тебя любят, люди, — прошептал он, гладя по голове, как ребенка. — Они даже на войну за тебя пойдут. Мы доберемся до ордена Справедливости, и все у тебя получится. Мужа накажут. Одно только меня смущает: я знаю бэрра Ратона, он не настолько подл.

— Он чуть меня не прикончил без суда! Он думает, что я убила его бывшую жену, а это не так! И даже слушать не хочет, и мага этого убить хотел, чтоб не мешал.

— Странно. Мне казалось, я вижу людей насквозь.

Всхлипнув, я отстранилась:

— И что же ты видишь во мне? Порой кажется, что я сама себя не знаю.

Он коснулся моей щеки, поднял голову за подбородок, посмотрел как-то странно.

— Вижу хорошего человека. Напуганного, но стойкого, смелого и… Симпатичного.

Я широко улыбнулась и потрепала кролика, говоря:

— Спасибо! Ты знаешь, как утешать девушек. И здорово, что у нас теперь будет мясо на ужин!

— По-хорошему, надо штуки три кролика, потому что когда проснется маг, ему так захочется есть, что за неимением пищи он отобедает нами. Ты видела, как пробуждается истощенный маг?

Я помотала головой, собрала рассыпанный хворост, сложила его вигвамом, принялась обкладывать ветками потолще. Внутрь вигвама сунула пучок сухой травы:

— Костер готов. Так как пробуждается истощенный маг?

— Примерно как медведь-шатун. Завтра увидишь. Только бы это не случилось ночью!

Пока Эд свежевал кролика, я вынула из мешочка огниво, чиркнула металлической полосой о кремень — сноп искр упал на сухую траву, она задымила. Сев на колени, я изо всех сил подула в будущий костер, и в клубах дыма затрепетал огонь, с треском перекинулся на хворост, выстрелил в небо хлопьями пепла. Я скрестила ноги, прямо на мешке разложила еду, облизнулась, уставившись на Эда, который нанизывал тушку кролика на вертел. Побросав в костер поленья, я побежала собирать землянику и малину, но спешно ретировалась, атакованная полчищем гнуса.

Прибежала к костру, села у ног Эда и принялась длинной палкой ворошить прогорающие поленья. Огонь недовольно потрескивал, плевался искрами, пытался перекинуться на мою палку.

— Странная ты, — сделал вывод наблюдающий за мной Эд. — Как ребенок. Но — очень мудрый ребенок. Говоришь странными словами, умеешь лечить и высекать огонь, не брезгуешь тяжелой работой и при этом всем не знаешь простейших вещей.

Я ответила, не глядя на него:

— Говорила же, что прошлое забыла, теперь меня каждый понемногу чему-то учит. В голове остались знания, они всплывают, если их освежить. Тело помнит танцы и музыку. Но той Вианты, которую все знали, больше нет, есть эта, другая, которая умеет ценить жизнь. Жаль, что мы начинаем ценить что-то, только когда понимаем, что можем это потерять.