Сергей Алексеев - Волчья хватка. Книга 3

Обида калика была искренней.

— Ладно, прости, — со вздохом повинился Ражный. — Сам подумай: откуда же им взяться, Белым Дивам?

— Да они же ведьмы! — вдохновился тот. — Их, как тараканов, дустом не выведешь! Уцелели! Говорят, и дух свой сохранили, Купалу празднуют. Ты поживи в Дивьем до лета, дождись и попытай счастья. А что? Ты теперь вольный Аракс. Все, кто в Дивьем бывал, все искали…

— И кто нашёл?

— Говорят, пока никто. А Сычу я не верю, врёт про свои турецкие похождения, чтоб цену набить. Он за своей Дарьей даже к тебе прибежал! Но ты ведь Ражный! Может, тебе повезёт?

В вольере вдруг разом заскулили собаки, вернув в суровую реальность. И засосало от тоски под ложечкой…

Сирый заметил его состояние и снова попытался вдохновить:

— В Дивьем ещё одна интересная штука имеется! Про смотрины невест слыхал?

— Ну…

— У Булыги там брачная контора! — зашептал на ухо. — Хрен бы с ними, с омуженками. В Дивьем и проводят эти смотрины! Девок бывает до дюжины. Невесты на выданье! Которые отроковицами не были обручены, всех потом туда. Обручённых, кого замуж не взяли — в Сирое, куковать. А кому женихов не хватило — всех к Булыге. И скажу тебе, Ражный, какие там красавицы бывают! Иные покраше Белых Див. Причём на выбор! Они же все из мира приходят, доступные, без заморочек… Так что не в ссылку, не в бомжатник отправляют — в клубничник! Я бы на твоём месте!..

Договорить он не успел — отскочил к машине, поскольку из дома вышел Пересвет, уже переодетый в кожаное пальто, с сумкой в руках.

— Признайся честно, боярин, — Вячеслав заступил ему путь. — Ты всё это устроил? С Дарьей и Сычом?

— Я? — искренне изумился тот. — Я мыслил с тобой на ристалище выйти. Даже вырядился по этому случаю. Одолел бы меня, отдал бы тебе боярство, глазом не моргнув. Но с отроком выходить устав претит.

— Тогда прости, дядька Воропай…

— Логово твоё под наблюдением, — уже на ходу сказал тот. — Уходи с оглядкой. Своим имуществом распоряжайся, как хочешь. Продай, подари, оно

уже воинству не принадлежит, списали… Только на ночь оставаться здесь не советую. Равно как и с баскачьим призором сражаться.

Митрополит Алексий нагрянул в листопад и внезапно, хотя на всех путях к обители тайные караулы стояли, надзирая за всяческими передвижениями. Верно, владыка знал об этом и поезд свой снарядил под обоз купеческий, шедший из Москвы в костромские земли с солониной и кожами. Шесть гружёных телег и крытые дрожки подвернули к монастырю будто бы на ночёвку: говорят, по дорогам опять шалили разбойные люди, было чего опасаться.

Алексий не явился сразу, а до поздних сумерек в крытой повозке своей сидел, видно исподволь наблюдая за жизнью обители. И свита его иноческая, переодетая в возниц и стражу, обихаживала коней да варила в котле полбу: день был пятничный, постный. Тем себя и выдала, ибо торговые ямские люди, будучи в пути, не блюли постов; напротив, предавались мясоеденью и винопитию на ночёвках. Особенно когда не чуяли хозяйского пригляда. Зная, что в монастырях варят хмельной мёд, готовы были на приступ острога пойти, чтоб добыть ведро–другое.

А эти смирные, как овцы в отаре при надзирающем и строгом пастухе.

Глазастый вежда с вежевой башни скоро нрав обозников высмотрел, вынюхал и донёс игумену. Тот не всполошился, велел в колокол ударить, по уставу, звал к вечерней молитве. Минуты не прошло, как всякое оружие в обители и скитских поселениях окрест исчезло, вместо доспехов на монахах и послушниках одни только серые подрясники остались. И ратный пыл в очах сменился на иноческую покорность: потянулись из скитов в обитель молельники, сутулые от поклонов, затворники, бледные и узкогрудые. Шепчут себе под нос тропари вместо боевых кликов.

Митрополит и колокола услышал, и замысловатое мельканье огней на вежевой башне узрел, поскольку, едва сбросив с плеч дорожный тулупчик, не увещевать принялся, скорее уличать и пытать с пристрастием. Не в уединении

— прямо на высокой рубленой паперти храма, благо что в обители было пустынно и лишь один юродивый сидел, слепой и глухой, ровно истукан каменный. Братия не скоро собиралась из отдалённых скитов. Иные скрыты были в лесах за версту и более.

— Кому знаки подавал? Почему в колокол бил? Своих разбойных людей упреждал?!

— К вечерней службе звонили, святейший, — покорно молвил Сергий. — Чтоб в скитах слышали. Они ведь там времени не знают…

— Отчего не по чину звонят?

— По уставу, святейший. Устав у нас таков…

— Подобным звоном знак подают!.. Не звон — потеха, игрище скоморошье!

— И тут твоя правда… Незрячих послухов у нас много. Для них и звоним, чтоб не напутали чего…

Митрополит обвял от негодования.

— Незрячих?!

— В последнее время много слепых прибивается, — смиренно и охотно объяснил Сергий. — Толпами идут. Вон, позри!

И кивнул на юродивого. Алексий посохом перед его носом помахал, в глаза заглянул — перламутровые бельма…

— Откуда же берутся?

— Одному Богу известно, — посетовал игумен. — И ладно бы трахома — иная хворь привязывается. Ты, святейший, всё ведаешь про глазные болезни.

Ханшу Тайдулу в Орде избавил от темноты. Да по Руси теперь зараза расползлась, спасу нет. Ладно, бельма растут, ато глаза вроде бы целы, но света не зрят. Особенно в осенних сумерках так и вовсе ничего не видят. Куриная слепота, что ли?..Вот и звоним эдак на вечернюю службу. Сойдутся всей час, так иных сам позришь.

Алексий выслушал замысловатую речь настоятеля и, похоже, не понял, хвалят его или скрытно надсмехаются. Поэтому проворчал неуверенно:

—Что–то не видел я на Москве толпы незрячих…

—Верно, чудотворче, и не увидишь. Они же к нам бредут. Мы всех принимаем… Алексий головой потряс, трижды перекрестился, словно сгоняя наваждение.

—А зачем светочами с башни махали?

—Так у меня глухих скитников довольно. Ушная хвороба ходит, ужель неслышал? Гной течёт, глохнут люди…

—На всё ответ припасён!.. Сколько ныне народу у тебя по скитам сидит? Настоятель непритворно вздохнул.

—Малое число, святейший, по иноку да по паре послушников в каждом.

Да и те тёмные или вовсе немтыри. Что–то не идут здоровые в обитель, как прежде. А несёт к нам весь сор мирской, человеческий… В распахнутые ворота и впрямь начали входить иноки и послухи — слепые, горбатые: иные на четвереньках ползут, иных трясучка бьёт. У многих лица старыми рубцами посечены, ровно у воинов бывалых, у иных рук не достаёт. Входят, кланяются Алексию и выстраиваются, будто на показ. А один, с батожком, взошёл на паперть и пал на колени перед митрополитом.

—Отче! Чудотворче! — возопил, однако же, точно обращаясь к святейшему. — Исцели! Во имяХристаиПресвятойБогородицы! Снимипелену с очей моих. Света не видывал! Приложи свои длани! Вместо зениц в глазах стояли одни яркие даже в сумерках белки. Ощупью потянулся к рукам Алексия, однако, не отыскав их, прильнул к ногам и стал целовать сапоги. Привыкший к подобным молитвам и стонам страждущих, митрополит отчего–то смутился, попятился, посохом оттолкнуть попытался незрячего. Но будто и сам слепой, тыкал мимо. Сергий на помощь пришёл, прикрикнул: