Сергей Алексеев - Волчья хватка. Книга 3

— Я сейчас машину пригоню! — вызвался калик. — Поехали навалим Сычу, чтоб сирых не обижал! Оторвём ему последнюю титьку!

— Машину пригони, — велел боярин. — Выедем, пока светло. Засады на дороге…

— Все кукушки — стервы! — смело заключил тот. — Обычай добрый, да только чтоб из Сирого вырваться. Кто с ними счастье нашёл, слыхали?.. Кукушкам самое место в Сиром! В миру одно искушение.

Отмыл снегом кровь с лица и молча пошёл исполнять приказ. А Пересвет снял оплечье, аккуратно сложил его и вздохнул:

— Ладно, не печалься, воин полка Засадного. Любил бы Дарью, ни один сыч не унёс бы. Так что нечего делать тебе, отрок, на моём ристалище. Иная порука есть, ещё почешешь кулаки. Отправляйся в Дивье урочище, к вотчиннику Булыге.

Ражный даже сразу не сообразил, куда его отсылают, ибо название урочища было не на слуху, как и имя вотчинника: всё это относилось скорее к неким сказаниям и былям кормилицы Елизаветы.

— Куда? — переспросил он.

— В Дивье, на реку Аракс, — выразительно произнёс боярин и съязвил, поиграл в слова: — Не получилось с Дарьей, ступай в Дивье.

— Значит, в отстой меня, — ухмыльнулся Вячеслав. — Благодарствую, дядька Воропай.

— Не в отстой, а на постой!

— В приют для бродячих араксов? В бомжатник?

— В приют нашкодивших араксов, — терпеливо поправил тот. — Посидеть придётся года два–три. Если на тюремные нары не хочешь. От тебя всё равно не отстанут, коль раскрылся. Из Сирого урочища ушёл — получай Дивье. А вотчину твою миру отдать придётся. Пусть баскаки палец откусят, чем всей руки лишишься.

— Погибну там, дядька Воропай, — обречённо пожаловался Вячеслав. — Замолви слово перед Ослабом…

— А, вон как заговорил! — невесело засмеялся боярин. — Замолвил уже. Так что не погибнешь. Ступай и жди соперника.

Ражный внутренне встрепенулся, однако спросил сдержанно:

— Кто?

— Имени не знаю, сам объявится. И заветное слово скажет. Булыга тебе растолкует, что почём.

— Как–то не по уставу. Поруку несут с именем.

— Это воля старца, — казённо заявил Пересвет, однако добавил с нескрываемой завистью: — Все, кто из Сирого ушёл, тем устав не писан!

Однако быстро переборол негожее для аракса чувство, помолчал и не удержался, заворчал теперь назидательно:

— Сподобился ты ныне, Ражный, удостоился чести — уже Ослаб тебе поруки шлёт. Так что подавайся в горы… Теперь ты вольный воин, безвотчинный. На зиму всё равно куда–то прибиваться надо, поближе к теплу. В Дивьем благодать, я бывал. Там ещё, поди, только виноград давят, молодое вино ставят. А молодое и шипучее даже араксам позволительно… Дорогу сам найдёшь?

— Не знаю, поищу…

— Значит, сам не найдёшь! — определил Пересвет. — Будет потом отговорка, почему бродяжить пошёл. Ладно, тебя встретят. Смотри только, не приведи никого за собой… Деньги есть?

— Я из Сирого пришёл… Откуда?

Боярин с купеческим размахом достал из кармана пачку денег, однако отсчитал только половину.

— На, получай…

— Обойдусь…

— Бери! Обойдусь… — пихнул деньги за пазуху. — До Дивьего ещё добраться надо. Теперь ты на содержании. Не свои даю, не в долг — из полковой казны. Денежное довольствие положено. Даже рубаху казённую и портки выдадут, в вотчинной каптёрке…

Последние слова он произнёс с издёвкой, однако Ражный спрятал деньги и с тоской осмотрел своё хозяйство.

Вторую половину пачки боярин пересчитал, как бухгалтер, и тоже вручил:

— Это Булыге передашь. На содержание вотчины. Задолжал я, давно хотел вернуть…

— Кто–то даже деньги получает на содержание, — с запоздалой завистью проговорил Ражный. — А с меня всю выручку в казну драл.

— Теперь не с кого драть, — ухмыльнулся боярин. — Гуляй на казённый счёт, ветер в поле…

В это время во двор въехала машина, и боярин удалился в дом. Калик выскочил из кабины, огляделся и заговорил полушёпотом:

— Что Пересвет предложил? Поруку принёс?

Все калики, что часто исполняли поручения боярина, заражались от него начальственным тоном и чувством значимости — всё как в миру.

— Тебе–то зачем это, сирый? — скучно спросил Вячеслав.

— Если в Дивье посылает — соглашайся без трепета! Ты знаешь, какой там малинник бывает?

Ражный ощущал себя как первый раз на правиле, когда вроде бы испытываешь полёт, но тело разрывает на части и не паришь, а висишь, как распятый на дыбе.

— Слыхал, виноградник там, — невпопад отозвался он.

— Малинник! Хочешь, секрет открою?

— Валяй…

— У тебя в гостинице шкуру медвежью видел, — зашептал калик. — В которой кукушка сидела?..

— Ну…

— Подари! Тебе всё равно теперь, куда её денешь? Я бы на сиденье постелил. У меня спина болит, ещё в отрочестве на ристалище сорвал…

— Дарю…

Калик сбегал за шкурой, прихватив ещё медальон с оленьими рогами, но всю добычу спрятал в багажник машины.

— Почему урочище Дивьим называют, знаешь? — тоном наставника доверительно проговорил он.

Ражный лишь усмехнулся.

— Ладно, не старайся. Ты мне ничего не должен. Шкуру с рогами я тебе подарил.

— Погоди!.. Белые Дивы и до сих пор есть! В том районе живут. Только надо Дивью гору найти.

— Сказки всё это, сирый…

— Ты вотчинника Булыгу не знаешь. Так вот жена, говорят, у него из той породы!

— Говорят, в Москве кур доят…

— Сам её видел! — клятвенно заверил калик. — Такая красавица! Истинная богиня! Она точно из них. Булыга ей жилы на ногах подрезал, чтоб не удирала на реку в Купальскую ночь. Раз в год её тянет, и всё! Они же на Купалу все сумасшедшие делаются. Намаялся вотчинник, пока не укротил. Найдёшь там Диву, не медвежью — свою шкуру снимешь и мне подаришь. В благодарность. Они есть, Ражный! Только про Див говорить запрещено, чтоб араксы с ума не сходили. А то бы все отроки, как ты, побросали своих наречённых и пустились гору искать. Про них только опричники знают, и то не все.

Верно, сирый что–то ещё присмотрел в гостинице и теперь мыслил выпросить.

— А тебе откуда известно?

Калик огляделся.

— Разговор подслушал Ослаба с опричниками… Богини на свете существуют! И живут где–то там. Булыга про омуженок всё знает.

— Из гостиницы возьми, что захочешь, — позволил Ражный. — Там ещё чучела есть, а морду вепря видел?

— Да ничего мне не надо! — обиделся сирый. — Я тебе по доброте душевной!.. А ты!..

О Белых Дивах рассказывала сказки кормилица Елизавета, а потом Сыч в Сиром урочище, который будто бы отыскал их в Турции, жил у них долго, даже вроде гарем завёл. Долгими зимними вечерами слушать этого бродягу– сказочника было забавно. Среди араксов их чаще называли грубо — омуженки, и были они некими девами–воительницами. Донские вотчинники Булава и Некрас не сдержали ярого сердца, увидев, как царские рати ловят и избивают до смерти беглых крестьян. Вмешались в дела мирские, откололись от Сергиева воинства и, собрав свои полки из казаков и голытьбы, восстали против власти. После разгрома Некрас увёл остатки войска на Кубань и попытался сотворить свой полк по уставу Засадного. К нему и примкнули гонимые Белые Дивы, однако же сохраняя свои обычаи. То есть жили отдельно от мужчин, своей общиной, и лишь в Купальскую ночь встречались с ними, чтобы зачать детей. Причём рождённых девочек оставляли себе, а мальчиков отдавали отцам. После гибели Некраса его араксы погрузились в ладьи и уплыли за море, в Турцию, где омуженки вынуждены были оставить свои дерзкие, вольные нравы. На чужбине они уже не справляли праздника Купалы, султан не позволял никакой женской вольницы. И пришлось богиням выходить замуж за араксов Некраса, жить семьями и рожать детей без разбора. Однако, по уверению Сыча, некий омуженский род и здесь не примирился. Выйдя из–под власти бунтующих казаков и султана, воинственные девы ушли в горы и принялись за своё прежнее конокрадское да разбойничье ремесло…