Сергей Алексеев - Волчья хватка. Книга 3

Всячески ублажал суздальского владыку, возвёл в сан архиепископа, фелонь пожаловал, однако некогда храбрый обличитель князя, в темнице посидев, и ярлыка не желал. К тому же, ведая, как Дмитрий любил духовника Митяя, ныне погубленного, опасался вновь угодить под горячую княжью руку и отправиться в Чухлому вслед за Пименом либо бежать в Литву, где обитал Киприан. А двум медведям в одной берлоге не улежать…

Однако же притом, владея умом проницательным и отличаясь мудромыслием, знал, как можно добиться прощения игумена Сергия и великого князя, — не мешать их замыслам, удалившись в Константинополь. Дионисий давно изведал, настоятель Троицкой пустыни и его ученики затеяли выпестовать в своих обителях иноческое войско, прежде невиданное, дабы потом вывести на поле брани и сокрушить татар. Изведал, но помалкивал, зная, когда полезно кричать, когда хранить молчание, а когда и вовсе отойти в сторону, давая иным дорогу.

Прозорливый игумен Сергий о всех свычаях Дионисия ведали потому назвал его преемником почившего Алексия, дабы в руках держать.

А великому князю перед битвой был никто не нужен, кроме печатника Митяя, коему он доверял всецело. Но даже сметливый епископ Суздальский не смог предугадать исхода его путешествия. Иначе бы не устремился к патриарху с жалобой. Узнав же о гибели наречённого митрополита, Дионисий ничуть не пожалел, что на время великого сражения уехал из Руси. Князьям после победы и пиров потребно утешение, однако же они находят его у тех, кто на пути не стоял, в дела мирские не встревали не мешал вершить великое. Глядишь, и Дмитрий, вкусивши крови сполна, опомнится и призовёт духовником…

Так мыслил он в ту пору, когда весь мир, напрягшись, ждал скорой битвы. И только Троицкий игумен да великий князь знали место, где она случится, и ведали день и роковой час. Потому загодя, ещё весной, как только спали реки, с многих земель Руси на поле Куликово, к берегам Непрядвы–реки потянулись рати с обозами.

И только Засадный полк шагал нестроевым порядком, а собирался по одному, по малой капле как собираются большие реки из скрытых в недрах родников…

Вдова приехала, как и обещала, поздно вечером, и Ражный, увидев из светлицы одинокие фары автомобиля, вышел встречать. Ещё днем он починил оторвавшуюся с петель створку ворот, поэтому пропустил машину во двор и закрыл их на засов. Старуха на его старания не обратила никакого внимания, проворно выскочила из кабины, ковыляя, обошла машину кругом, глянула на колёса и распахнула заднюю дверцу.

—Ну что, квартирант, принимай гостей! — объявила с ехидной торжественностью. — Работяг привезла. По–современному, гастарбайтеров! Однако из машины никто не появился, а свет в салоне не горел. Вотчинница сунулась в дверной проём:

—Вы что тут, заснули?.. Вылазьте, приехали!

В тёмной кабине началось какое–то движение, старуха отошла к Ражному и искоса на него уставилась, верно отслеживая реакцию. Скоро из машины выбралась девица в кожаном пальто и таких же брючках, за ней ещё две в лёгких одинаковых шубейках. Все сонные, стояли и озирались беспомощно, зябко ёжились после тёплой кабины.

—Как ты тут? — будто бы участливо поинтересовалась вдова. — Всё спокойно?

—Да, скучно здесь, — отозвался он безучастно.

—Неужели?.. В баньке попарился?

—Баня добрая…

—Ну, с лёгким паром!

—Благодарствую!

—Как тебе девы? — торопливым шёпотом спросила она. — Такие красавицы писаные! И юные!.. Это тебе лекарство, для лечения сердечной тоски. Привезла на работу, виноград будут давить.

Свет был только над крыльцом, поэтому он ни одну толком не рассмотрел, да и особенно не старался, сохраняя спокойствие. Девицы чувствовали скованность, как–то нерешительно достали вещи из багажника и опять по–сиротски встали возле машины.

—Айда в дом! — обиженно приказала вотчинница. — Что тут в темноте– то? Приглашай, отрок! Чего встал?

Электростанция давно уже тарахтела в тамбуре, поэтому старуха щедро включила все лампочки, и зал первого яруса осветился ярко и празднично.

Примученные дорогой работяги скромно замерли у порога с объёмистыми сумками в руках, несмело озирались, пожалуй кроме одной, смуглой, но с яркими голубыми глазами. Она с удовольствием стащила с себя кожаный плащ и сказала почти весело:

— Раздевайтесь, девочки! Только не совсем. Вдова обратилась в гостеприимную хозяйку, чего вовсе не наблюдалось, когда приехал Ражный. Она рассадила девушек за столом в рядок с одной стороны и принялась выставлять соленья–варенья, вяленину и копченину, пищу, обычную для вотчинников. Скромные гостьи не усидели, бросились ей помогать, раскладывали закуски в плошки и блюда. А смуглянка как–то уж очень привычно для городской особы взялась настрагивать высушенную в кость кабанятину: орудовала ножом, словно всю жизнь управлялась с деревянным вяленым мясом. За делом все они слегка расслабились, однако всё ещё прятали свои взоры, ни разу не взглянув в сторону безучастного Ражного.

Две светленькие девушки, одинаково гладко зачёсанные и неброско одетые, явно чтобы сгладить, пригасить природную красоту, скорее всего, были сёстрами. Кроме внешнего сходства и одежды, очень легко понимали друг друга, только были заторможенными, стеснённые непривычной обстановкой, и от этого скупыми в движениях. Третья же, смуглая и с пронзительно–голубым светом глаз, в облегающем замшевом костюмчике, держалась слегка на особицу, излишне много двигалась, словно демонстрируя гимнастическую гибкость женственной фигуры.

В последнюю очередь старуха выставила бутыль с молодым вином и торжественно вынула из шкафа настоящие серебряные кубки.

Похоже, молва среди поединщиков существовала не зря: брачной конторой вотчину Булыги назвать было трудно, однако девиц сюда привезли на смотрины, а не длят ого, чтобы давить виноград. Все три явно принадлежали к родам вольных араксов–узнаваемость крылась в особом воспитании: внешне вполне современные, окажись в толпе на улице, не отличишь, они при этом несли на себе печать целомудрия и неискушённости, тщательно скрываемых и заметных лишь опытному глазу. Они умели таить в себе бурю чувств, которая наверняка их одолевала; они были научены смотреть и видеть всё, не поднимая век, — особое, древнее искусство славянок.

И они же знали обычай Сергиева воинства: коль в отрочестве ещё небыли обручены, то непременно настанет день, когда их всех вместе или каждую в отдельности явят тому, кто станет суженым. Точнее, наоборот, покажут холостого вольного аракса, сорокалетнего отрока, сыгравшего Пир Свадебный, но по каким–либо причинам оставшегося без невесты. Выбор в таком случае совершает вовсе не он, поскольку смотрины обоюдные, скорее дева. Это в её власти бросить будто бы случайный манящий взор, от которого зажжётся огонь в яром сердце. Если же придётся не по нраву, то и глаз не поднимет, и это будет красноречивее всяких слов.