Александр Зорич - Люби и властвуй

Мир Эгина растаял и умчался в никуда в ритме Грютского Галопа.

Теперь он рвался и пульсировал вместе с ней. Ее прикосновения становились все более требовательными, а движения все более порывистыми.

Эгин не мог оставаться безучастным. И он не оставался безучастным. Его бедра теперь помогали ей. Их сердца теперь бились в унисон. А их дыхания сливались воедино с каждьш толчком. С каждым поцелуем. «Мед поэзии» обратился медом любви. И Эгин не жалел об этом.

Наконец невидимая, но осязаемая всей поверхностью души и кожи наездница рванулась вперед и вниз изо всех своих сил и застыла, словно музыкальная фраза, унесенная ветром. А Эгин, не в силах сдерживаться более и не видя в этом никакого смысла, очертя голову бросился в омут запретного наслаждения вслед за ней. Дева истошно вскрикнула. Руки Эгина сомкнулись замком у нее на талии, и когда его тело почувствовало ритмичный трепет, исходящий откуда-то извне, из тепла перезревшего инжира, из самого естества девушки, Эгин стиснул зубы и застонал, погружаясь все ниже и глубже, в пучины экстаза, сколь неожиданного, столь и неуловимого.

«Спасибо, милая», ― голос Эгина был хрипл и громок, но все же звучал неким намеком на благодарность и нежность.

Что бы там ни было, а теперь он уже не был нем.

– Я хочу видеть тебя! ― тихо сказал Эгин, когда его чресла стали вновь наполняться жизнью.

Он чувствовал ее. Она лежала рядом и играла серьгами Овель, по-прежнему украшавшими его, Эгина, шею. Но она молчала. Интригует? Разжигает его интерес, как это в обычае у женщин, кем бы они ни были? Или она вообще не умеет говорить? А только смеяться? Но что тут интриговать, милостивые гиазиры, когда он и так заинтригован до самой крайней крайности?

– Послушай, я очень хочу видеть тебя! ― повторил Эгин, вложив в эти слова всю свою искренность и нежность. ― Позволь мне взглянуть на тебя хоть минуту, а там ты сможешь снова надеть на меня эту дурацкую повязку… видишь ли, я сам не в силах сделать это…

Он почувствовал, как девушка привстала на локте, а потом, судя по шороху шелков, уселась у его головы на подушки. Эгин уже отчаялся услышать ответ, как вдруг девушка заговорила ― медленно, с жестким варварским акцентом, но ее голос был музыкален и чист, словно песня флейты.

– Меня зовут Тара, и мне по душе твоя смелость, Эгин.

Сразу вслед за этим незаслуженным, а потому сомнительным, по мнению Эгина, комплиментом, ее прохладная ладонь скользнула к затылку Эгина и одним ловким движением развязала узел. Еще одно движение, и глаза Эгина были освобождены для света и тьмы. Эгин уже был готов разлепить веки, как вдруг ему стало очень, кошмарно, по-детски страшно. Разумеется, он любил призрак. Что он увидит теперь? Струпья, оскал желтых беззубых десен, лишенных губ, фиолетовую сморщенную кожу, спутанные, свалявшиеся, тусклые волосы? Но комплимент Тары, как ни странно, подействовал ― быстро и радикально. Стоп. Призрак ― это не разгулявшийся труп, отлежавший свое. в сандаловом саркофаге какого-нибудь фамильного склепа. И он как офицер Свода должен бы об этом помнить. Да и вообще, если ему хватало смелости заниматься любовью с бестелесным существом, то с какой, спрашивается, стати он должен страшиться вида этого бестелесного? И его ресницы решительно вспорхнули вверх.

Безлунная ночь. Довольно просторная с очень низким потолком комната. В центре ― ложе, на котором, не касаясь друг друга, смогли бы переночевать четверо. Стрельчатое окошко занавешено плетенной из красного камыша шторой. В углу ― принадлежности для умывания и ночной горшок варанского образца. Судя по виду ― предмет роскоши времен Инна оке Лаги-на. Напротив ложа ― низкий столик с едой и кувшином. Никаких украшений. Никаких знаков на стенах. И Зраков Благочестия тоже не видно. Это его новое жилище?

После беглого осмотра комнаты взгляд Эгина переметнулся на ложе. Но… Здесь его ждало разочарование. На подушках, которые были явственно примяты ягодицами девушки, которая, как думалось (или гада-лось?) Эгину, сидела здесь, обхватив колени руками, он не увидел ничего, похожего на девушку. Быть может, лишь слабое свечение. Настолько слабое, что, наклонив голову набок и прищурившись на манер столичного ювелира, Эгину пришлось развеять эту фантазию. Девушки не было видно. Впрочем, всадников он тоже не видел, в то время как Дотанагела вел с ними весьма содержательную беседу. Была ли эта девушка той самой смешливой всадницей?

– Выходит, Тара, я вообще не могу тебя увидеть? ― вздохнул Эгин, сверля взглядом пустоту.

– Сейчас не можешь, ― отвечала она. ― Но через четыре дня ― да.

– Ты обретешь плоть? Что будет через четыре дня? ― мрачно поинтересовался Эгин, отмечая про себя ту необыкновенную легкость, с которой смирился с тем, что у его новой любовницы нет тела, но лишь подобие его.

– Во-первых, Эгин, мне не нужна плоть, а во-вторых, через четыре дня будет полнолуние, ― сказала Тара с милой девичьей усмешкой.

– А раньше? ― настаивал Эгин.

– Можно и раньше, но эти способы мне не нравятся.

– Что за способы?

– Я думала, ты знаешь. Как послушать, что рассказывают о Своде Равновесия, так там у вас вроде бы каждый видит насквозь предметы и управляется с духами, как со своими слугами. Или лучше… как со своими женами.

– У нас запрещено многоженство, ― ляпнул Эгин, лишь бы не молчать.

И тут Тара рассмеялась. Это был ее смех. Не узнать невозможно. Он похож на звон стеклянных колоколь-цев, какие надевают ручным соколам. На шелест садовых лилий, что трутся друг о дружку восковыми белыми бутонами. На серебряное биение водопада. Он уже слышал его в рыбацкой деревушке, и теперь у Эгина не было по этому поводу никаких сомнений. Как вдруг ее смех неожиданно прервался, и Тара, снова посерьезнев, продолжала:

– Ну, способы простые. Ты можешь увидеть мое отражение в каменном зеркале. У нас одно такое имеется, правда, далековато отсюда. А во-вторых, можно изготовить такой эликсир ― из трав, семени рыб и истолченного в порошок изумруда. Этот порошок называется «покровы Говорящих». Потом я им обмажусь с ног до головы, и ты, Эгин, меня увидишь, если уж очень сильно хочешь.

– Я ― хочу, а вот хочешь ли ты. Тара? В этом у меня есть сомнения… ― отвечал Эгин, меряя шагами комнату.

– Подожди лучше четыре дня. Этот эликсир жжет тело и ест глаза, и, главное, я потом долго не смогу вернуться к тому облику, который мне привьганей. Я сама не своя после него. Не нужно… ― застенчиво и грустно сказала Тара.

– Ничего! Я подожду, ― испуганно и поспешно заверил ее Эгин. Отчего-то ему очень не хотелось, чтобы эта девушка причиняла себе боль, исполняя его, в общем-то, праздные прихоти. ― Я буду ждать. Буду очень-очень ждать!