Александр Зорич - Люби и властвуй

Эгин сокрушенно и растерянно сел на ложе. Он не узнавал себя! Что же это творится с ним? Он боится причинить боль призраку, с которым только что вступил в связь, превосходящую все мыслимые Обращения. Да и чего тут вообще печься об Обращениях, когда ты спишь с живым и бестелесным существом по имени Тара. О Шилол! Эгин сжал виски указательными пальцами.

– Не бойся меня, Эгин, ― прошептала Тара над самым его ухом.

В ту ночь он любил ее еще раз.

Но теперь ничто из Уложения Жезла и Браслета не претерпело от них. Тара лежала тихо и нежно, обняв Эгина за шею. Не стонала, не билась и не рвалась. Эгин был нетороплив, внимателен и спокоен. Впрочем, спокойствие это было той природы, когда под ним скрывается ураган, лишь ожидающий мгновения, когда ему будет позволено вырваться наружу. Эгин любил ее с закрытыми глазами. Не видеть девушки, чьи твердые соски щекочут твой напряженный живот, было свыше его разумения и понимания. Но не любить девушку только потому, что ты не видишь ее, ― это тоже было слишком.

Когда Тара прилепила к плечу Эгина утомленный, но нежный поцелуй, он признался себе в том, что эта ночь была самой странной и волнующей в его жизни. Тара, как и прежде, молчала, поигрывая сапфировыми клешнями. Занимался рассвет.

– Скажи мне, это ты выбрала меня тогда, в той деревне?

– Угу, ― проглотив зевок, отвечала Тара. ― Ты был самым красивым среди всех.

– И это все? ― немного обиженно спросил Эгин. Он, как и всякий варанец на государственной службе, не полагал способность нравиться женщинам ни добродетелью, ни заслугой.

– Честно говоря, это не только не все, но и не главное, ― отвечала Тара, щекоча его подбородок прядью своих волос. Какого они цвета? Черные, как у большинства смегов? Рыжие? Каштановые, как у Овель?

– Что же главное? ― от нетерпения Эгин даже приподнялся на подушках.

– А главное ― это то, что ты единственный среди всех своих товарищей, кто, сам того не ведая, следует Путем Великого Безразличия.

– Ты, верно, шутишь. Тара, ― у Эгина похолодело внутри.

Путь Великого Безразличия… Что-то он об этом уже слышал, что-то плохое, разумеется. А что может быть хорошего в любом безразличии для офицера Свода Равновесия?

– Я верно не шучу, ― с нажимом сказала Тара. ― Я, в отличие от Фараха и Киндина, поняла это в тот же миг, как наши кони рассекли ваш огонь. И моей правоте есть, по меньшей мере, три доказательства, сработанные из бренной, хотя и измененной материи.

Эгин открыл глаза и посмотрел туда, где, по его разумению, должны бы сиять голубизной ли, зеленью ли глаза Тары. Всегда занятно узнавать о себе такие подробности, о которых раньше и не подозревал. Раньше Эгину казалось, что радовать такими подробностями ― это прерогатива Знахарей. «У тебя сердце не слева, а справа. А печень ― слева» ― вот что однажды услышал Эгин и поверил на слово. Но тогдашнее его удивление не шло ни в какое сравнение с тем, как он был ошарашен теперь. Он следует Путем. И как же это осталось незамеченным его коллегами?

– Скажи мне. Тара, что за доказательства? ― стараясь быть сдержанным, спросил Эгин, но, несмотря на это, сказанное прозвучало мольбой. ― Если ты вправе, разумеется.

– Я вправе делать очень многое. Снимать с твоей головы повязку Киндина, а с твоих глаз ― пелену невежества. Я вправе любить тебя и приказывать другим. Я не вправе отпустить тебя, но… ― Эгин заметил, что Тара явно сболтнула лишнее и жалеет об этом, ― …я всегда отвечаю за свои слова. Итак, Эгин, все три доказательства на виду. Первое ― пряжка той сандалии, которую я не так давно сняла с твоей правой ноги. А второе и третье ― висят на шелковом шнурке у тебя на шее!

Эгин быд, мягко говоря, озадачен. Ему не хотелось ставить под сомнение правоту и честность Тары, но поверить в то, что он таскает на себе три предмета, чья сущность изменена, причем таскает на глазах у собаку съевших на таких игрушках коллег, было нелегко. Пряжка на сандалии Арда оке Лайна была вместе с сандалиями прикарманена им почти случайно. Его сандалии порвались, а идти босиком не хотелось. Серьги Овель тоже попали к нему случайно, ибо знакомство с Овель во всех отношениях было чистой случайностью. Едва ли кто-то мог заранее просчитать, что ему, Эгину, придет охота прогуляться по Желтому Кольцу перед тем, как завалиться спать, после вечеринки у Иланафа и подстроить эту встречу с девушкой, и ту ночь, начавшуюся в фехтовальном зале…

– Твои слова оставили меня в недоумении. Тара, ― Эгин счел за лучшее признаться своей растерянности. ― Даже если это части измененной материи, они доказывают лишь то, что я носитель измененной материи…

– Ты рассуждаешь, как офицер Свода, занимающийся крючкотворством на потребу начальству. В то время как ты ― человек Эгин ― уже вырос из этой тесной шкуры, куда тебя запечатали люди, которым была вверена твоя судьба, ― сказала Тара, и в ее голосе было понимание и сострадание. Две вещи, с которыми Эгин соприкасался так редко.

«Шкура и в самом деле трещит по всем швам. Видно, Норо оке Шин сшил ее по чужой мерке».

– …пряжка на твоей правой сандалии ― есть сегмент тела того Скорпиона, которого Дотанагела назвал Убийцей отраженных. Эти серьги, висящие у тебя на шее, есть не что иное, как его клешни. Простым смертным не дано иметь при себе больше одной части Скорпиона, ибо уже владение одной из них ― есть верный путь к жестокой смерти. Лишь идущие Великим Путем способны не только хранить части этой странной твари, но и вызвать ее к жизни из небытия.

– Но, Тара, пойми, я не собирал эти части, я не хотел их, я даже не знал о них. Все они попали ко мне случайно. Слу-чай-но! ― Эгин возражал Таре с жаром, который удивил его самого. Он ведь знал, что с жаром отпираются лишь виноватые и оклеветанные. Те, на ком нет вины, возражают по-другому.

– Да, они попали к тебе случайно. Но эта случайность ― закон. Ее не могло бы произойти, если бы ты не следовал Путем Великого Безразличия, Эгин. Поэтому ты и был самой значительной персоной среди всех варанцев, в обществе которых тебе довелось попасть на Цинор.

– Но я не следовал Путем, Тара!

– Ты ― нет, он призвал тебя. И это очень и очень не одно и то же. Тебе не выбрать пути, если прежде он не выберет тебя. Звезднорожденные не выбирали участи звезднорожденных. Они ими родились, и хотя все они временами мечтали о том, чтобы променять свою долю на судьбу свинопаса или придворной дамы, им не по плечу было менять свое предназначение.

– Я не верю в сказки про звезднорожденных, ― убежденно сказал Эгин.

– В сказки ая тоже не верю. Я верю в правду, ― сказала Тара, и Эгин понял, что она не шутит.

Эгин стоял у окна, то и дело оборачиваясь в сторону Тары, которая по-прежнему сидела-на ложе. Она, похоже, любовалась обнаженным торсом Эгина, а потому временами отвечала невпопад, а временами с небольшим запозданием. За окном было совсем светло, и Эгин с интересом обозревал Хоц-Дзанг, а это был, несомненно, он, раскинувшийся внизу кругами благоустроенных руин. Впрочем, разговор с Тарой поставлял ему гораздо больше пищи для размышлений, чем все руины, домики, башни и седые и белоснежные горные вершины, вместе взятью.