Дэвид Геммел - Друсс-Легенда. Легенда. Легенда о Побратиме Смерти

Рек оглянулся и увидел рядом с собой Вирэ в развевающихся белых одеждах. Она улыбалась ему.

— Ты вернулась! — Он протянул к ней руки.

— Сейчас не время, дурень! На вот, держи меч. — Она протягивала ему бронзовый меч Эгеля. На них упала тень, но Рек уже схватил меч и обернулся к нависшему над ним червю. Клинок перерубил трехфутовую шею чудовища, и зеленая кровь хлынула из раны. Рек бил снова и снова, пока мерзкая тварь, перерубленная почти пополам, не уползла обратно в яму.

— Паук! — закричала Вирэ, и Рек снова обернулся. Морда чудища была всего в нескольких шагах от него. Рек ткнул мечом в зияющую пасть, и клинок пронзил зеленое лицо, словно дыню. Паук взвился в воздух и отлетел назад. Подул ветер, и он превратился в черный дым, тут же растаявший.

— А ведь если б я не пришла, ты бы и с места не сдвинулся, — сказала Вирэ.

— Пожалуй.

— Дуралей, — улыбнулась она, и он двинулся к ней, протягивая руки.

— Можно мне потрогать тебя?

— Странный вопрос для мужа.

— Ты не исчезнешь?

Ее улыбка померкла.

— Не теперь еще, любимый.

Он прижал ее к себе, и слезы полились из его глаз.

— Я думал, ты ушла навсегда. Думал, никогда тебя не увижу.

Некоторое время они не говорили ничего и только обнимали друг друга.

Наконец Вирэ мягко отстранила его.

— Ты должен вернуться.

— Вернуться?

— В Дельнох. Ты нужен там.

— Ты нужна мне больше всякого Дельноха. Разве нельзя нам остаться здесь? Вместе?

— Нет. Никакого «здесь» не существует. Только мы с тобой настоящие. А теперь ты должен вернуться.

— Но мы ведь еще увидимся, правда?

— Я люблю тебя. И всегда буду любить.

Рек вздрогнул, проснулся и увидел звезды за окном. Лицо Вирэ постепенно таяло, исчезая в ночном небе.

— Вирэ! — крикнул он. — Вирэ! — Дверь открылась, и вбежал Сербитар.

— Рек, ты спишь. Проснись.

— Уже проснулся. Я видел ее. Она явилась мне во сне и спасла меня.

— Хорошо, но теперь она ушла. Посмотри на меня.

Рек взглянул в зеленые глаза альбиноса. Горящая в них тревога скоро пропала, и Сербитар улыбнулся.

— Все хорошо. Расскажи, что тебе снилось.

Выслушав Река, Сербитар стал расспрашивать его о зеленом лице, выпытывая каждую мелочь, и наконец сказал с улыбкой:

— Мне думается, ты стал жертвой Носта-хана. И не поддался ему — это настоящий подвиг, Рек.

— Вирэ была со мной. Так это не сон?

— Думаю, нет. Исток освободил ее на время.

— Хотелось бы мне в это поверить. Ох, как хотелось бы.

— Верь смело. Скажи мне, где твой меч?

Рек соскочил с постели и прошел к столу, где лежали его доспехи. Меча не было.

— Что же это? — прошептал Рек.

— Не бойся, он вернется к тебе!

Сербитар зажег свечи и подбросил дров в очаг. Тут в дверь тихонько постучали.

— Войдите, — отозвался Рек.

Вошел молодой офицер с мечом Эгеля.

— Простите, что побеспокоил вас, мой господин, но у вас свет. Один из часовых нашел ваш меч на Кании, вот я и принес его. Я уже обтер его от крови.

— От крови?

— Да, господин. Он был весь в крови. Вот — он до сих пор еще влажный.

— Ну, спасибо. — Рек повернулся к Сербитару: — Я ничего не понимаю.

В шатре Ульрика мерцали свечи. Полководец сидел, погруженный в транс, глядя на безголовое тело перед собой, — этого зрелища ему не забыть до конца своих дней. Только что его шаман сидел перед углями — и вдруг красная черта пролегла на его шее, и голова свалилась в огонь.

Ульрик, придя в себя, кликнул стражу и приказал убрать труп, но сперва провел своим мечом по окровавленной шее.

— Он прогневил меня, — объяснил он часовым.

Ульрик вышел из шатра под звезды. Сначала легендарный старец с топором, потом эти воины в серебре. И наконец, этот бронзовый дьявол, чье волшебство оказалось сильнее, чем у Носта-хана. Откуда этот холод, леденящий душу? Дрос — всего лишь крепость. Разве он, Ульрик, не завоевал уже сотню таких? Как только он пройдет в ворота Дельноха, Дренайская империя будет в его власти. Могут ли они устоять против него? Ответ прост — нет. Одному человеку — да хоть бы и дьяволу в бронзе — не сдержать надирских племен.

Но что еще готовит им этот Дрос?

Ульрик взглянул на твердыню Кании.

— Ты падешь! — крикнул он, и голос его прокатился эхом по долине. — Я смету тебя!

В призрачном предутреннем свете Джилад вышел из столовой с миской горячего супа и краюхой свежего черного хлеба. Он медленно прошел сквозь ряды защитников на стене к своему месту над замурованной калиткой. Тоги уже сидел там, привалившись спиной к парапету. Он кивнул Джиладу, присевшему рядом, поплевал на точильный брусок в своей мозолистой руке и снова принялся точить длинную кавалерийскую саблю.

— Похоже, дождь будет, — сказал Джилад.

— Ага. Им труднее будет лезть.

Тоги никогда не начинал разговор первым, но всегда подмечал нечто, упущенное другими. Странная это была дружба: Тоги, молчаливый черный улан, уже пятнадцать лет прослуживший в Легионе, и Джилад, доброволец с Сентранской равнины. Джилад не помнил уже, как они впервые повстречались, — лицо у Тоги было не из тех, что запоминаются. Он просто постепенно привык к тому, что Тоги рядом. Легионеры стояли теперь вдоль всей стены, смешавшись с другими отрядами. Никто не объяснял, почему это так, но Джилад и так знал: легионеры — отборные бойцы и должны скрепить собой оборону. Тоги, заправский вояка, дрался молча. Ни воплей, ни боевого клича — только крайняя скупость движений и редкое мастерство, от которого надиры падали мертвыми или изувеченными.

Тоги сам не знал, сколько ему лет, — знал только, что в юности поступил в Легион конюхом и заслужил свой черный плащ в саулийских войнах. Была у него когда-то жена, но она ушла и забрала с собой сына. Тоги не имел понятия, куда они ушли, и как будто не очень об этом беспокоился. Он не имел друзей, которые заслуживали бы этого имени, и не слишком уважал свое начальство. Джилад как-то спросил его, что он думает об офицерах Легиона.

— Дерутся они не хуже нас, грешных, — сказал Тоги. — Но это единственное, что мы делаем вместе.

— Как так?

— Они же из благородных все. Ты можешь умереть за них, но одним из них никогда не станешь. Для них мы не люди.

— Друсс не такой, — заметил Джилад.

— Да. — Свирепый огонь сверкнул в темных глазах Тоги. — Друсс — человек. Но это ничего не меняет. Погляди на серебряных витязей, которыми командует альбинос, — деревенских среди них нет. Альбинос — княжеский сын, и прочие тоже все из благородных.

— Зачем же ты тогда сражаешься за них, если так их ненавидишь?

— Ненавижу? Нет, это не так. Просто жизнь так устроена. Я не питаю ненависти к ним, они — ко мне. Мы понимаем друг друга, вот и все. Мне что офицеры, что надиры — все одно: у меня с ними разная кровь. А сражаюсь я потому, что ремесло у меня такое — я солдат.