Дэвид Геммел - Друсс-Легенда. Легенда. Легенда о Побратиме Смерти

— А что совет?

— Ушли все до единого. Бриклин должен вернуться через пару дней с известием от Абалаина. Думаю, он вручит свое послание самому Ульрику — к тому времени в замке поселится он.

Рек не ответил — да и что было отвечать? Все верно: битва окончена, впереди только бойня.

Подошли молча Сербитар, Винтар и Менахем в изодранных, окровавленных белых плащах — но ран на них не было.

— Вот и конец, — сказал Сербитар, поклонившись Реку. — Какие будут приказания?

— Что я могу сказать? — пожал плечами Рек.

— Мы могли бы отступить в замок, — сказал Сербитар, — но с таким числом мы и его не удержим.

— Значит, умрем здесь. Это место ничуть не хуже того.

— Верно, — подтвердил Винтар. — но, мне кажется, нам дадут несколько часов передышки.

— Почему? — спросил Хогун, расстегивая бронзовый зажим на плече и снимая плащ.

— Мне кажется, надиры нынче не пойдут больше на приступ. Сегодня они убили могущественного воина, о котором сами слагали легенды. Они устроят пир в честь этого события. А завтра, когда мы умрем, будет новый пир.

Рек снял шлем, подставив прохладному ветру взмокшую от пота голову. На ясном голубом небе светило золотое солнце. Он вдохнул в себя чистый горный воздух, чувствуя, как сила вливается в усталые члены. Его память обратилась к тем радостным дням, когда он жил в Дренане у Хореба, — далекие дни, они более не вернутся. Рек выругался вслух и засмеялся.

— Если они не станут нападать, мы устроим свою пирушку. Боги, ведь умираешь в конце концов только раз! Право же, это стоит отпраздновать!

Хогун с усмешкой потряс головой, но Лучник, подошедший незаметно, хлопнул Река по плечу.

— Вот это по-моему. Только почему бы не пойти в этом деле до конца?

— До конца?

— Пойдем на пир к надирам. Тогда угощать придется им.

— А ведь в этом что-то есть, Бронзовый Князь, — сказал Сербитар. — В самом деле, пойдем?

— Вы что, обезумели оба? — спросил Рек, переводя взгляд с одного на другого.

— Ты сам сказал — умирать только раз, — ответил Лучник. — Терять нам нечего. И потом, надирский закон гостеприимства защитит нас.

— Нет, это безумие! Неужто вы всерьез?

— Еще как всерьез, — сказал Лучник. — Мне хотелось бы воздать последние почести Друссу. А надирским бардам будет о чем петь в последующие годы. Да и дренайские, думаю, не отстанут. Мне нравится этот замысел — в нем есть поэзия. Пир в логове дракона.

— А, черт, я с вами, — сказал Рек. — Должно быть, я тоже свихнулся. Когда отправляемся?

Трон черного дерева поставили у шатра, и Ульрик восседал на нем в восточных одеждах из шитого золотом шелка. На голове у него красовалась отороченная козьим мехом корона племени Волчьей Головы, а черные волосы были заплетены в косы по обычаю вентрийских королей. Вокруг него широким кольцом, насчитывавшим много тысяч, сидели начальники его отрядов, а за ними, тоже кругами, расположились прочие воины. В середине каждого круга плясали надирские женщины, повинуясь неистовому ритму сотни барабанов. В кругу военачальников пляска велась вокруг огромного погребального костра, где лежал Друсс-Легенда со скрещенными на груди руками. И его боевой топор лежал рядом с ним.

За пределами кругов горели бесчисленные костры, и запах жареного мяса стоял в воздухе. Женщины разносили на коромыслах ведра с лиррдом, хмельным напитком из козьего молока. Сам Ульрик в честь Друсса пил лентрийское красное. Вино не нравилось ему — оно казалось слишком слабым и водянистым человеку, возросшему на крепких напитках северных степей. Однако он пил это вино: поступить по-иному было бы неучтиво, ибо дух Друсса присутствовал на пиру. Рядом с кубком Ульрика стоял другой, налитый до краев, и по правую руку вождя возвышался второй трон.

Ульрик угрюмо созерцал поверх своего кубка лежащее на костре тело.

— Ты умер вовремя, старик, — тихо произнес он. — Ты будешь жить в наших песнях, и еще много поколений будут вспоминать тебя у наших лагерных костров…

Луна ярко светила на безоблачном небе, и звезды мерцали, как далекие свечи. Ульрик откинулся назад, глядя в вечность. Откуда эта печаль? Что так гнетет его душу? С ним нечасто случалось такое, а уж накануне столь крупной победы — и вовсе никогда.

В чем причина?

Его взгляд вернулся к телу погибшего воина.

— Причина в тебе, Побратим Смерти, — сказал он. — Это твои подвиги превратили меня в черную тень. Ибо во всех легендах помимо героев действуют и черные силы зла. Без них не было бы сказаний. Но я не злодей. Я воин по рождению, защищающий свое племя и желающий создать единую державу. — Ульрик выпил еще глоток лентрийского и вновь наполнил кубок.

— Что-то не так, мой повелитель? — спросил начальник его охраны Огаси, крепкий кочевник, убивший Вирэ.

— Он обвиняет меня. — Ульрик указал на тело Друсса.

— Так, может, зажечь костер?

Ульрик покачал головой.

— Не раньше полуночи. Врата должны быть открыты к его прибытию.

— Ты оказываешь ему великую честь, повелитель. В чем же он тогда обвиняет тебя?

— В своей смерти. Меч Ногуши был отравлен — так сказал мне его слуга.

— Но не по твоему же приказу. Я был с тобой и знаю.

— Какая разница? Или я уже не отвечаю за тех, кто мне служит? Я опорочил свою легенду, приказав положить конец легенды о нем. Черное дело совершил ты, Ульрик Волчья Голова.

— Он все равно погиб бы завтра. Что значит один день?

— Спроси себя, Огаси, много ли он значит. Человек, подобный Побратиму Смерти, рождается, быть может, раз в двадцать поколений. Чего же стоит один его день для обыкновенных людей? Год? Десять лет? Всю жизнь? Видел ты, как он умер?

— Видел, повелитель.

— Сможешь ты это забыть?

— Нет, повелитель.

— Почему же? Ты и раньше видел, как умирают храбрые воины.

— Он особый. Даже когда он упал в последний раз, я думал, что он поднимется. Даже и теперь кое-кто боязливо поглядывает на костер, опасаясь, как бы Побратим Смерти не встал.

— Откуда он взял силы, чтобы выйти против нас? Его лицо посинело от гангрены. Его сердце давно должно было остановиться. И боль…

— Покуда есть на свете войны, будут и воины, — пожал плечами Огаси. — Покуда есть воины, будут и князья между воинами. Среди князей будут короли, а среди королей — император. Ты сам сказал, повелитель: такой, как он, рождается раз в двадцать поколений. По-твоему, ему следовало умереть в своей постели?

— Нет. Я думал о том, чтобы предать забвению его имя. Скоро я буду владеть самой могущественной за все время империей. История будет такой, какой я ее напишу. Я мог бы стереть его имя из памяти людской, мог бы запятнать его имя и очернить его память. Но я не стану этого делать. Я велю написать книгу о нем, и все узнают, как он боролся со мной.